Коба нажимает какую-то кнопку, и операционный стол переходит в горизонтальное положение. Только тут я понимаю, как сам я чертовски устал и как давно ждал чего-то вроде этой уверенной команды. Самая трудная, рискованная часть пути пройдена!
Живая теплая кровь, которая в течение полутора часов струилась в обход сердца по прозрачным трубкам, отходящим от аппарата искусственного кровообращения, начинает согревать остывшее и глубоко заснувшее сердце.
– Кажется, оживает? – спрашиваю я почему-то шепотом, видя, как по горизонтальной линии на мониторе начинают пробегать редкие, почти незаметные, волны.
– Согреваемся помаленьку. Видите, там пока 24,6 по Цельсию температура, – отвечает Лео Антонович. – Ну а сердце начинает работать… а как же, оно обязательно должно восстановиться.
– Даже не знаю, Лео Антонович, с чем можно сравнить вашу работу, с тончайшей ювелирной, может быть? Но там всего лишь золото и драгоценные камни, а тут жизнь человеческая!
– Главное, что после такой операции дети обычно живут и развиваются, нормально, вырастают здоровыми людьми, могут даже стать спортсменами и чемпионами…
– У вас жесткий диск на диктофоне? – неожиданно строго спрашивает меня Давид Беришвили.
– Нет, обыкновенная кассета…
– А пленку вы стерилизовали перед тем, как сюда войти? Ультразвуком или на томографе?
– Нет… – признаюсь я и думаю с тревогой. – Если, правда, нужно было, почему меня никто не предупредил?!
– У нас тут, знаете, как на войне, – официально поддерживает коллегу Бокерия, – Давид Олегович у нас человек строгий. Капитан запаса, между прочим, на специальных курсах учился недавно…
– Уже майор, – сурово поправляет Беришвили.
Лео Антонович, не выдерживает первым и начинает смеяться. Смеется и Катя. Молча. Лицо закрыто маской, но по глазам видно. Коба даже отвернулся, чтобы я не увидел его веселого лица. Конечно, ему приятно, что не только он предмет розыгрышей. Татьяна Борисовна тоже, как бы задумчиво склонилась к своей умной машине.
Ага! Вот и меня между делом разыграли. Господи! Вздыхаю с облегчением, я ведь правда испугался… Что я буду делать без этой пленки, на которой все это бесконечное молчание записано. Пока не перевел ее в компьютерный текст – пленка эта бесценна и незаменима…
– Вчера по Первому каналу показали японский город после цунами, – заговорил Беришвили как ни в чем ни бывало. – Удивительная все-таки страна! Никаких там нет мародеров, все люди друг другу помогают… да что люди! Двух породистых собак показали. Она ранена и не может даже ползти. Другая ее не бросила. Сидит рядом и жалобно воет, просит, чтобы люди помогли…
– А двоих стариков видели? – спрашивает Катя. – Только двое из всей семьи спаслись, бродят по развалинам, зовут своих молодых, кричат тоскливо, как ночные птицы…
Да, я это тоже видел. Перед глазами опять это жуткое землетрясение и цунами, поврежденные атомные станции, разрушенные города, реальная картина апокалипсиса…
– Хорошие они люди. Люблю японцев за то, что они понимают красоту, как ни один больше народ на земле.
– Да уж! – поддерживает меня Беришвили, – какая еще нация всенародно ходит весной смотреть, как цветет сакура. На самом деле удивительные люди! Вот так подумаешь, а кто будет жить на земле через сто лет…
– Через сто лет будут, наверное, одни китайцы…
– Невозможно, чтобы не земле осталась одна раса, – твердо возражает Лео Антонович. – Она выродится, сама себя уничтожит. Человечество живо своим разнообразием. От межплеменных, межрасовых браков рождаются замечательные, одаренные дети. Смешение культур, способностей, умений, возможностей – вот в чем будущее человечества. Однообразие – вырождение и гибель.
Мельком смотрю на дисплей и вижу – буквально все показатели уже бегут, живут, дышат!
– Ну что же, – говорит Лео Антонович, – спасибо этому дому, пойдем к другому… Мы выходим из операционной.
Как жаль, что я не видел лица малышки Кашуркиной. Мне так хочется увидеть ее живую улыбку. Имя неизвестно, а может, его еще и нет, человеку отроду пять недель. Если придумать имя еще не успели, то мне очень хочется, чтобы малышку Кашуркину назвали Катя. В честь операционной сестры красивой тети Кати Максимовой, которая вместе с дедушкой Лео Бокерия помогала ей выжить. Вот ведь и Лео Антонович назвал свою старшую дочку Катей…
На вторую операцию идем по лабиринту стерильно чистых безлюдных коридоров. Уже через минуту я совершенно не представляю, куда идем – вперед, назад, вправо или влево. В корпусе шестнадцать операционных, некоторые из них внезапно открывались нам за большими стеклянными дверями. Везде шла работа, и люди, которые видели нас, непременно кивали и улыбались. Было понятно, что здесь все знакомы и все друг к другу очень хорошо относятся.
Мы тоже улыбались, кивали и быстро шли к какой-то своей цели. Впереди Лео Антонович, рядом с ним руководитель операционного отделения Арслан Шамсутдинович Караматов и я, со своим незарегистрированным диктофоном, позади.
Вторая операция