Леонид Быков. Аты-баты…

Узнав о трудностях на съемках, на подмогу Леониду Быкову добровольно прибыл милицейский взвод, готовый работать бесплатно и без выходных. Этот случай красноречиво подтверждает зрительскую любовь к Леониду Быкову, который никогда ей не злоупотреблял, платя за понимание и поддержку благодарной монетой, порой мало заботясь о самом себе. Владимир Конкин вспоминал: «Я никогда не забуду, с какой нежностью и заботой, особенно когда были морозы, пусть и последние, ветродуи, обжигающий ветер… он проверял каждого – одевали ли мы теплое белье, чтобы у нас ушанки были завязаны… А у него у самого по роли была ушанка завязана на затылке, короткая телогрейка, никакого белья. Лицо вишневого цвета, потому что оно было обморожено. Даже у нас носы лупились от мороза и ветродуев, а уж что говорить о нем. Он целый день на съемочной площадке. То новые мизансцены выстраивает, то камеру проверяют, то свет переставляют… И все время под этими ветродуями, так, что у него струпьями кожа слезала. Мы как какой-то эпизодик снимем и сразу в автобус, он нас загонял. А сам все время на улице, практически круглосуточно. Мы все как огурчики, а у него это обветренное, будто фронтовое лицо.

И когда мы, наконец, отсняли эту натуру, слава тебе, Господи, успели, уже пошла капель… И он пополз… Последняя граната… И этот клочок гимнастерки с орденом Красной Звезды висел на ветке… Я вот сейчас вспоминаю, и у меня прямо мороз по коже… Тогда мы не знали, что эта картина станет последней с биографии этого замечательного художника».

Фильм «Аты-быты…» мог стать последним и для самого Владимира Конкина, если бы не Леонид Быков. Сцена гибели младшего лейтенанта Суслина под танком требовала особенной подготовки. Для актера вырыли яму, в которую он должен был прыгнуть, как только танк подойдет на опасное расстояние, границу которого отметили флажками. Однако, не учли «мертвой зоны» танка – танкист не видит человека, стоящего прямо перед машиной. Вот как рассказывал об этом случае сам артист: «Танк уже подходит к флажочкам, и я прекрасно понимаю, что вот сейчас он эту линию перейдет, и он немножко будет меня давить, причем, давить навсегда. И у меня было ощущение какого-то паранойяльного безволия – когда ты знаешь, что тебя сейчас не будет, но тебе это как-то уже даже и не страшно. И Леонид Федорович понял, что меня заклинило. Это все доли секунды. Быков толкнул локтем ассистента нашего, стоящего на трансфлакаторе нашей камеры, парень естественно тут же все понял, вот что значит, съемочная группа у Лени Быкова, он сделал какой-то необыкновенный прыжок и в спину пнул меня ногой! И я полетел, и еще не успел долететь до дна этой ямы, как танк уже кружился у меня над головой…» Так молниеносная реакция Быкова спасла жизнь артисту.

Весь февраль съемки велись на пределе возможного, а тут еще произошло непредвиденное. Кинооператор Виталь Кондратьев вспоминал: «За месяц было отснято более полутора километров цветной кинопленки. Так уж вышло, что за все это время отснятый материал не проявляли. И вот, когда все масштабные батальные сцены были уже отсняты, коробки с пленкой отправили в Киев на проявку. Проходит день, другой. Все с нетерпением ждут результата. Наконец звонок из Киева, весь снятый материал – абсолютный брак. Оказывается, когда на студии готовили камеру в экспедицию, то забыли поменять рамку с обычного кадра на широкоэкранный. Вся работа – насмарку…

Ужас! Что делать? План студии горел, и Леонид Федорович срочно отправился в Москву. Там он пробился на прием к министру обороны маршалу Гречко, которому уже доложили о ЧП на съемках нового фильма, и он прекрасно знал, зачем к нему пожаловал режиссер. Не успел Быков перешагнуть порог его кабинета, как Гречко заорал: «А-а, явился! Что, Министерство обороны для вас – лакей? Бюро добрых услуг? Да вы все, б…» – и обложил семиэтажным матом съемочную группу. Во время всей «вступительной речи» маршала Быков стоял по стойке «смирно», то бледнея, то краснея. Наконец министр в буквальном смысле доорался до хрипоты, закашлялся и сел за свой уставленный телефонами и селекторами стол.

Быков воспользовался паузой, тихо и очень вежливо извинился и попросил, чтобы Гречко его выслушал. Тот немного поутих, закурил сигарету. После долгого разговора «по душам» министр вызвал своего помощника и поручил ему разобраться «с этими горе-киношниками». Мне об этой «задушевной беседе» Леонид Федорович рассказал спустя полгода на киностудии…»

Когда «добро» на продление сроков военной экспедиции было получено, съемки под Загорском продолжились. А тот разнос, который устроил Леониду Быкову министр, вскоре аукнулся режиссеру серьезными проблемами с сердцем, но об этом позже.