Леший

– Даю, – соглашался я и тут же спрашивал: – А тебе для чего мое согласие? Ты не веришь мне, Лешка?

– Мать твоя будет потом ругаться. Переживать будет…

– Не будет. Я вернусь… Она у меня с пониманием!

И вот мы бредем, качаясь, среди деревьев. Какие, однако, твердые корни у сосен. Казенные подошвы того и гляди отлетят.

Выйдя из парка, мы поднялись по Иштанской улице. Маневрируя между свежими коровьими лепешками на белесом песке, прошли мимо магазина с темными окнами и остановились на перекрестке.

– Ты, давай иди! – учил меня Чачин. – Но только чтобы до дому и нигде не свались. Кажется, в сон тебя клонит.

– Нет! Не клонит! – выпячивал я грудь.

– А я пошел. Иди…

– Нет, провожу… – куражился я. – До дома. Повернем сейчас, и я дальше так и пойду по вашей улице. Понял? А потом сверну к парку. Понял?

Мы простились в ворот его дома, словно уезжая в разные края. Он эмигрировал на Запад, я – на Восток…

– Давай, Толя, иди…

Он вильнул было за дверь, но я продолжал стоять: не стая волков гонится за нами. Можно и подождать. Он с нетерпением взглянул на часы.

– Мне пора, – великодушно согласился я.

– Иди, я посмотрю, как ты пошел…

– Так и пойду…

Я развернулся и, махнув на прощание рукой, зашагал бодрой походкой прочь.

Через секунду я услышал, как позади закрылись ворота. Я обернулся: на крыльце никого не было. Мне оставалось лишь прыгнуть к забору, чтобы не было видно из окон. От забора – назад, к воротам. Здесь я прислушался: во дворе слышалось журчание. Обоссался наш Чачин – вот и торопился, задрав хвост, домой. Но это он мог и по дороге где-нибудь сделать.

Чачин в дом почему-то не торопился.

Из глубины двора вдруг послышался голос: Чачин с кем-то разговаривал. Он говорил, но ему почему-то никто не отвечал, и Чачин замолчал.

– Алло! – послышалось отчетливее, и вновь наступила тишина.

Дружок мой говорил по телефону, хотя я точно знал, что у него нет мобильника. Оказывается, у него в доме телефон. Они теперь у многих стоят после ввода в действие радиорелейной станции. Но не во дворе же у него стоит аппарат. Да и провод телефонный к дому не подходит. Его нельзя не заметить.

Чачин молчал.

– Алё, – вновь услышал я над самым ухом. Чачин бродил по двору с сотовым телефоном. Неплох гусь… – Это я, Лешка из Моряковки. Вы мне дали телефон, чтобы я позвонил! Ну, вот… В общем, я ему сегодня подсыпал, и он будет спать теперь мертвым сном. Точно. Абсолютно. Еле ходит наш генерал… Ну, полковник. Я сразу понял вчера, про кого речь. У нас один только был в деревне из военных. Он самый и есть… Хорошо… Понял… Спасибо…

Справа скрипнула дверь и раздался раздраженный женский голос:

– Лешка, Лешка-а! Эх! Отвернет он тебе голову, как гусю. Вот посмотришь, отвернет. Доиграешься ты с огнем. Думаешь, я не слышала, как ты сейчас говорил? И телефон тебе сунули, чтобы звонить. Зачем ты связался?

– Молчи, мама! Ты не знаешь. Он всю жизнь меня обыгрывал. Он полковник, а я кто?

– Не пил ба-а! – прокричала визгливо тетка Катерина. – Не порол ба-а! И жизнь была ба-а! А так ты себе зарабо-о-ташь! И меня боля не проси, чтобы прятала под подол!.. Сам думай теперь!.. Уйду завтра к Тамаре, а ты живи здесь, как хочешь!

Раздался громкий сигнал мобильника.

– Да! – крикнул расстроено Чачин. – Да! На улице Набережной, дом номер восемь! Там у них номер висит на углу, а машина стоит у него во дворе! Именно! И заперся изнутри! – И к матери: – Оставь ты меня в покое! Без тебя знаю, что мне делать и чем заниматься, училка проклятая…

Скандал набирал обороты; в любой момент из ворот мог выскочить Чачин либо его мамаша. Я быстро отошел вдоль забора в глубь улицы, часто оглядываясь, не отворились ли ворота.

«Чачин. Милый мой дружочек. Да ты, оказывается, подколодный змей. Тебя в чащобе лесной не видно было, но ты там всегда был. Ты все время там лежал под упавшим деревом и только ждал, чтобы насмерть укусить… Ты уже меня тяпнул своим кривым ядовитым зубом… Я тебе его выбью вместе челюстью и остатками мозга. Он тебе все равно теперь не нужен…»

На всех прах я пролетел парком, держа палец на спусковом крючке. «ТТ» лежал в кармане с передернутым затвором. Нужно лишь снять с предохранителя – и заказывай отпевание. Дорогой никто не встретился: у народа здесь давно отпала мода слоняться темными улицами. В парке не горело ни одной лампочки. Окна сельской администрации (бывший поссовет) были также темны. За окнами милицейского пункта стояла все та же кромешная тьма. Не стоит беспокоить Иванова по пустякам. В любом случае происшествие касается только меня – мне и разбираться. Пусть отдыхает Иванов. Потом расскажу ему об услышанном. Чачин – сука, предатель…

На стук в дверь открыла тетка Матрена. Она заметно нервничала: никому не понравится скакать с кровати в первом часу ночи, в то время как по всей округе рыщут шайки головорезов. Ведь подперли же Аннушку…

Ничего. Пусть не ругается. Кожемякин ляжет спать во дворе, в машине, чтобы им обеим было спокойнее. Так и договорились.