Лестница Якова

Федю знали все друзья Власовых: родители с детства таскали его за собой, начиная от “бульдозерной выставки”, где он был, наверное, самым юным свидетелем знаменитого сражения тракторов с картинами, потом “измайловской”, всех выставок на частных квартирах и в подвалах горкома графики на Малой Грузинской. Милый Федя, привязанный к родителям, очаровательный, чахлый и не успевший возмужать. Афганская война убила его изнутри… Для Юрика, только что принявшего смерть бабушки и дедушки и кое-как примирившегося с мыслью, что старые люди в конце концов умирают, смерть Феди, приятеля и почти ровесника, была непереносима. К тому же – самоубийство, оставлявшее всем близким непреходящее чувство вины.

Похороны были многолюдные и особенно мрачные. Весь московский художественный андеграунд, друзья и знакомые Власовых, собрались на Хованском кладбище, унылом, необжитом, как все новые кладбища вокруг столицы.

Тенгиз, приехавший как раз в это время в Москву по неопределенным делам, не отпустил Нору одну на кладбище, поехал с ней. Юрик на похороны не пошел – плакал в своей комнате. Сильно испугался… Нора не стала его уговаривать: в глазах Юрика она увидела смятение и тоску.

Тенгиз стоял у могилы, за Нориной спиной, положив руку на ее плечо. Морщился. На Власовых было смотреть невозможно – две черные тени. У Наташи тряслась голова… Ленчик за эти дни постарел и сгорбился так, что выглядел старше своего отца, который поддерживал его под руку.

На обратном пути Тенгиз сел сам за руль. Молчали всю дорогу. Подъезжая к дому, сказал:

– Убили мальчика…

Через два дня Тенгиз улетел в Тбилиси.

Федя Власов не выходил из головы.

Юрику шел шестнадцатый год. Учился плохо. О поступлении в институт и думать было нечего. Даже в музыкальное училище без диплома об окончании музыкальной школы его вряд ли взяли бы. Да и не давали музучилища отсрочки от армии. Контузия, записанная в его медицинском деле, никаких гарантий освобождения от военной службы не давала. Просто невероятно, но недавний уход обоих родителей не вышиб Нору из жизненной колеи так, как вышибла смерть Феди. Нора жила в тихом, каком-то подкожном ужасе. Федин закрытый гроб мерещился среди бела дня и снился по ночам. Она смотрела на Юрика – видела перед собой Федю, каким она его запомнила задолго до его смерти, четырнадцатилетним, наверное, – сутуленький, прыщаво-миловидный, с зализанными на косой пробор волосами…

Юрика надо увозить. До того времени, как его закатают в армию… Одну войну они закончили, начнут другую…

Вариантов было два – один сомнительный, израильский: но что делать ей, полукровке, в чужой стране, с сыном, который даже и не знает, что несет четверть еврейской крови; другой, более верный, но для Норы еще менее приемлемый – отправить Юрика в Америку, к отцу… Вот здесь Нора впадала в ступор. В запасе было два года, но эту проблему надо было решать заранее. Эта мысль ее уже не покидала. Вскоре она сделала первый шаг – написала длинное письмо Вите о своих тяжелых мыслях относительно будущего Юрика. Ответ пришел через два месяца. Это было письмо, написанное не Витей, а Мартой. Письмо было написано по-английски. Эта довольно нелепая женщина – такой она показалась Норе при их первой встрече – с восторгом приняла идею о переселении Юрика в Америку. Она писала: “мы будем счастливы”, “мы сделаем все от нас зависящее”, “мы ждем Юрика начиная с сегодняшнего дня”…

Огромная, бесформенная, в тренировочном костюме и кроссовках, с деревенским розовым лицом и улыбкой до ушей… Двигалась она так, как будто вырезана из дерева, только не из полена, а из ствола огромной мягкой липы. И этот писклявый голос, как у Буратино из мультфильма… И в Витю влюблена. Кажется, она видит в нем достоинства, которые ей, Норе, видны не были… Нора задумалась.

В жизни Вити, несомненно, произошла глубокая перемена: теперь его поведением руководила не Варвара Васильевна, а Марта. Изменился ли Витя, готов ли принимать житейские решения, появились ли в его душе какие-то эмоциональные движения – из письма было непонятно. Но рядом с ним была хорошая женщина. Она его выбрала… С момента получения этого письма у Норы полегчало на душе. Ее намерение отправить Юрика к отцу приобрело какие-то реальные очертания. Нора ответила. Завязалась переписка. У Марты был ясный почерк и простой слог.

Когда Юрик пошел в десятый класс, Нора попросила прислать гостевое приглашение для Юрика. Довольно быстро его получила. Только после этого она спросила у Юрика, не хотел бы он съездить в гости к отцу и остаться там, если захочется, на учебу.

– В Америку? Прямо в Америку? К Вите? Ура! – Юрик думал об отце за те годы, что его не видел, ровно столько же, сколько отец о нем. Но предложение привело его в восторг. Музыка! Американская музыка!

Нора сжала виски руками. На сколько лет тянет эта реакция? На шесть? На десять? Оба недоразвитые, что отец, что сын. Инфантилы…

– Юрик, ты понимаешь, это может быть и надолго. Я боюсь армии.

– Ну да, да, это я понимаю. Но ты не понимаешь! В Америку – конец света! Там я смогу учиться такой музыке, которой здесь вообще не учат!