Лета 7071

— Ну ин довольно!.. — сморгнул слезы и Иван. — Слезы и кровь пуще всякой клятвы связывают, да хватит души!.. Разуму надобно в дело вступиться. Стряхни слезы, Малюта, слушай меня… Пишут мне воеводы из Смоленска… — Иван взял лежащий на кутнике небольшой свиток, развернул его наполовину, что-то поискал в нем глазами, нашел, вчитался, глуховато заговорил: — Прислал к ним в Смоленск казачий атаман Олекся Тухачевский языка, литвина, взятого под Мстиславлем. — Иван отпустил край свитка, свиток свернулся. Иван положил его рядом с собой. — И тот литвин показал, что литовский гетман пошел к Стародубу, а с ним много людей литовских, и пошел гетман по ссылке стародубского наместника… Измену великую замышляют служилые мои — стародубский наместник Васька Фуников да воевода его Ивашка Шишкин. Стародуб — крепость мою порубежную — намеряются литвинам сдать! — Иван стиснул зубы. — Вестимо, какого поля ягодки — адашевского! Его родственец — Шишка Иванец!.. В далеком колене, а верен родству. Да нитка, видать, не от Шишки вьется, а от братца Алешкиного — от Данилы… А может, и еще подале — от князя Ондрея, от Курбского. Вольготно им было при Алешке-то при Адашеве! Избранными сидели при мне… Почести да тарханы ¹¹⁷ из-под моей руки раздавали, разом во всем были, разом и на измену идут.

— Мыслимо ли, государь?! — ужаснулся Малюта. — Ан и в Полоцке також коварство таится… В клетку бы их — Шуйского да Серебряного!

— А тебя на воеводство? — понуро усмехнулся Иван.

— Биться я могу, — с искренней простотой сказал Малюта.

— Биться… — еще сильней понурился Иван. — Лучше неверных оставить, да искусных, чем верных, да неспособных. Ан и убережет их бог от измены, и удержат они город, а неспособные сами погибнут и город погубят. О Полоцке я непокоюсь, да Стародуб мне в большую тревогу.

— Пошто же медлишь, государь? Вели мне скакать в Стародуб да имать подлых! Животами тебе их доставлю, а в городе иных людей на бдение наряжу сыщу средь незнатных, твоим именем посулясь… Так и будет крепость в надеже.

— Затем и призвал… Снаряжайся наскоро — утром чтоб в путь. С собой татарчуков-царевичей возьмешь да полусотню из моего охоронного полка. Воеводу, да наместника, да иных, которые с ними заодно, имать тихо, дабы по городу ропот не пошел. В городе скажешь, что наместнику и воеводе государь службу переменил. Людей верных подберешь и над ними царевичей поставишь, а к царевичам приставь тайных доводцев ¹¹⁸

. Не скупясь оплатишь их… Васька! Федька! — крикнул он громко и поднялся с кутника.

В дверь заглянул Васька Грязной, из-за его плеча — Федька…

— Сундук с серебром, — повелел им Иван.

Васька с Федькой внесли в светлицу небольшой сундук, окованный медью. Иван достал откуда-то ключик, отпер сундук, поднял крышку…

— Три пригоршни возьми, — сказал он Малюте, наклоняясь над сундуком, и тут же заскупился. — Нет, две… Двумя управься!

— Одной управлюсь, государь, — сказал Малюта, захватив полную пригоршню серебряных монет.

— Две — я изрек, — разозлился Иван и, когда Малюта взял и вторую пригоршню, примирительно сказал: — Паче неразумная щедрость, неже разумная скупость. Вынесите! — приказал он навострившим было уши Федьке и Ваське и, когда те вынесли сундук, вновь заговорил с Малютой о деле: — Поймав Шишку да Фуника, цепи на них наложишь и в Москву повезешь. И там також крепко беречь их! Меня станешь дожидаться… В Москве, чтоб тебе бояре опоры не чинили, — вот!.. — Иван снял с пальца перстень с печаткой, положил его в ладонь Малюте. — Отчету никому не давай и ничьей воле не повинуйся! Дожидайся меня. А опричь всего, в Москве глаз за Данилой Адашевым нарядишь. Тихо будет сидеть — не трогай! Начнет ссылаться с кем — ведал бы, с кем ссылается, а коль в бега намерится, проведав про Шишку, переймешь и також за ключи посадишь!

— Все исполню, государь!

— Також в кабаках побывай, поприслушайся да на торгу средь черных да торговых людишек потолкайся… Средь купцов заезжих. Послушай, какими слухами Москва полнится! Ныне вельможные смуту из дворца в народ понесли… Шепотников подпускают, хотят растревожить чернь, застращать, занепокоить, взбаламутить!

— Все исполню, государь! Все, как велишь!

5