Летнее предложение

Я только кивнул в ответ и ткнул вилкой в жаркое в горшочке, которое мама готовила мне каждый раз, когда мы встречались. Это было мою любимое блюдо.

– У тебя все в порядке, Макс?

– Да. Все отлично.

Мама окинула меня взглядом, который еще в детстве я и мои братья называли «мамин рентген». И надо сказать, что это средство было покруче любой «сыворотки правды». Никто из нас не знал, в чем тут фокус, но одного взгляда маме, как правило, хватало, чтобы с абсолютной точностью установить, что старался скрыть каждый из нас. Иногда мне казалось, что мама и так знает о нас абсолютно все и что она просто терпеливо ждет, пока мы вывалим ей всю правду.

Вздохнув, я провел пятерней по волосам.

– Я очень скучаю по Джорджии.

Мама похлопала меня по руке.

– Что стряслось? Мне казалось – у вас все хорошо, а будет еще лучше. Может, вы поссорились?

– Нет.

– Тогда в чем дело? Тебе сейчас все равно нечего делать, так почему бы тебе не сесть в самолет и не слетать в Нью-Йорк? До начала тренировок еще целая неделя, и ты мог бы провести это время с ней.

– Она не хочет меня видеть.

– Значит, вы все-таки поссорились?

Я покачал головой.

– Нет, мы не ссорились. На самом деле все гораздо сложнее…

– Ну-ка, рассказывай! Рассказывай все! Ты ее чем-нибудь обидел?

– Вовсе нет. Просто… – Я нахмурился и посмотрел на мать. – Просто я не хочу, чтобы ей стало больно, если я… если меня… Ну, ты знаешь.

Мама кивнула. Она поняла меня с полуслова.

– Ох, Макс! Ты с ней говорил? Что она сказала?

Отвечать не было необходимости. Мама бросила только один взгляд на мое лицо, и ей сразу стало все ясно.

– Макс… Почему ты ничего ей не сказал? – с упреком проговорила она.

– Потому что Джорджия – человек не только верный и надежный, но и до крайности упрямый, вот почему. Если бы я ей сказал, она бы до конца настаивала на том, что это не имеет значения. Но это имеет значение. Особенно если я…

– То есть ты сделал выбор за нее?

– Это только для ее же пользы.

– Чушь собачья!

Я заморгал. Мама никогда не ругалась.

– Я поддержала твое решение не делать операцию, потому что это твое тело и твой выбор. Я даже не стала возражать против того, чтобы ты продолжал играть в хоккей, хотя с твоей стороны это просто глупая глупость! Сам подумай: ты получаешь по башке, наверное, раз сто за сезон, а ведь каждый такой удар может вызвать разрыв аневризмы. И тогда – все, конец. Но я не протестовала, потому что хоккей был твоей единственной в жизни страстью с тех пор, как ты научился ходить. Но я не собираюсь закрывать глаза на тот факт, что ты готов расстаться с женщиной, которую любишь, из-за твоего ложного рыцарства, из-за твоего желания ее защитить. Скажи мне, ты любишь Джорджию?

Я кивнул и опустил голову.

– Тогда как ты смеешь до такой степени не думать о ней, о ее желаниях и чувствах? В отношениях, если они настоящие, участвуют двое, но ты ведешь себя так, словно Джорджии не существует.

– Я просто пытаюсь поступать правильно, ма. И я хочу только того, что будет лучше для нее.

Мама откинулась на спинку стула. Некоторое время она молчала и только сердито сопела.

– Я допускаю, что ты действовал из лучших побуждений, но ты все равно не имеешь никакого права решать, как будет лучше для кого-то. Ты можешь решать только за себя – и ни за кого другого, понятно? Что, если бы я – тоже из лучших побуждений – решила, что ты больше не должен играть в хоккей, потому что для тебя в твоем состоянии это слишком опасно? Что, если бы я обратилась к владельцу твоего нового клуба и рассказала ему, что ты серьезно болен? Я думаю, тебя бы отстранили от игр и тренировок, может быть, даже разорвали твой контракт. Да ты и сам прекрасно знаешь, что…

– Это другое, мам!

– Почему?

– Потому что то, что я делаю, может причинить вред только мне. Мне одному.

Мама окинула меня презрительным взглядом.

– Ты действительно считаешь, что, если после очередного удара клюшкой по голове ты упадешь замертво, плохо будет тебе одному?

Я вздохнул. С тех пор как я уехал из Нью-Йорка, в голове у меня творилось черт знает что. Я не знал, что мне делать, как быть. Я потерял сначала Джорджию, а потом и Отто, который умер как раз тогда, когда он наконец-то решился бросить работу, чтобы провести хоть немного времени с женой. Не раз и не два мне приходило на ум, что Отто упустил свой шанс, потому что слишком медлил, и что я, по сути, делаю то же самое. После того как умер Остин, я ни разу не усомнился в правильности своих решений, но теперь… Слишком много всего произошло, слишком многое изменилось, и я растерялся.

– Быть может, мне есть смысл не ждать, а просто сделать эту чертову операцию. А там будь что будет, – сказал я негромко.

Мамины глаза наполнились слезами.

– Ты серьезно так думаешь?

Я кивнул.

– В последнее время я много об этом думал, и мне стало казаться, что это единственный выход. Быть может, со мной не произойдет ничего страшного и без операции, но неизвестность будет висеть надо мной как дамоклов меч даже после того, как я перестану играть. А кроме того… моя аневризма стала больше.

Мама негромко ахнула.

– Боже мой, Макс! Откуда ты знаешь?