Ничего себе! Я понятия не имела, что Макс будет произносить речь. Да и он, я думаю, тоже этого не знал, а если и знал, то ничего мне не сказал. Бог свидетель, я бы умерла от страха, если бы мне пришлось обращаться к столь многочисленным слушателям. Выступления перед большой аудиторией были одним из пунктов, которые я так и не вычеркнула из своего «летнего списка».
Самого Макса необходимость обращаться к многотысячному стадиону, похоже, нисколько не беспокоила. Взяв микрофон в одну руку, он непринужденно помахал зрителям, словно прирожденный шоумен (он им, впрочем, и был).
– Большое спасибо всем, кто пришел сегодня на мою последнюю игру, – начал Макс и провел рукой по волосам (шлем он давно снял). – Честно говоря, я не ожидал, что мне будет так тяжело прощаться с тем, что было главным в моей жизни с тех пор, как мне исполнилось четыре года. – Он окинул взглядом переполненные трибуны. – До сих пор я помню первый хоккейный матч, который я увидел своими собственными глазами. Нас было шестеро братьев, и наш отец обычно брал на игры только старших, но в тот день мне исполнилось четыре – своего рода юбилей, – поэтому он повел на стадион меня и моего брата Остина, который был старше всего на тринадцать месяцев. – Макс перевел дух. В течение нескольких секунд он смотрел себе под ноги, вероятно размышляя о том, что сегодня он оказался на стадионе один, без брата. Наконец Макс поднял голову и, сглотнув, показал наверх, на последние ряды трибун. – Наши места были в предпоследнем ряду. Весь матч я сидел на краешке кресла и почти не шевелился, буквально загипнотизированный тем, что происходило на площадке. Я был поражен тем, с какой скоростью носились по льду игроки, как ловко они передавали друг другу шайбу. В тот день я сказал отцу, что обязательно буду хоккеистом, когда вырасту. И знаете, что он ответил? – Макс стукнул себя крагой по левой стороне груди. – Папа похлопал меня вот по этому месту и сказал: «О’кей, сынок, но имей в виду: кататься на коньках может каждый, но хоккеиста делает хоккеистом только сердце». С того дня прошло двадцать семь лет, но я еще никогда не слышал слов более точных и правильных. Хоккеист – это тот, у кого хоккей в сердце!
Он снова замолчал, потом еще раз вздохнул и прижал ладонь к груди.
– Мое сердце помогло мне вернуться на лед, – сказал Макс. – И оно же говорит мне: пора уходить. Сегодня я хочу поблагодарить вас, своих болельщиков, за ту любовь, которую вы подарили мне. Вы стали моей семьей, и я могу, не покривив душой, сказать: я ухожу, но частица моего сердца навсегда останется с вами!
Макс улыбнулся и повернулся к выходу с площадки, где стояла я.
– Кто-нибудь, помогите моей девушке выйти сюда, – сказал он в микрофон. – Джорджия очень неуверенно чувствует себя на льду, будь то на коньках или в тех чертовски сексуальных туфлях, которые сейчас на ней.
Услышав эти слова, я вздрогнула, но прежде, чем паника успела полностью меня парализовать, один из хоккеистов из Максовой команды уже открыл ворота, а еще двое, подъехав к воротам, подхватили меня под локти. Я успела только бросить испуганный взгляд в сторону Мэгги в надежде, что она бросится мне на помощь, но подруга только широко улыбнулась.
– Давай-давай, забирай своего мужика!
В следующую секунду я уже шла или, точнее, скользила по льду, надежно удерживаемая двумя рослыми нападающими на коньках. Добравшись до центра площадки, они передали меня Максу и откатились в сторону.
Макс бросил взгляд на мое лицо и улыбнулся.
– Что, страшно? – только и спросил он.
В ответ я молча кивнула, и он расхохотался.
Макс крепко держал меня за руку, и я почувствовала себя чуточку увереннее. Мне даже хватило храбрости поднять голову и посмотреть на трибуны, которые снова затихли. Поначалу я даже решила, что мне это показалось, но, снова повернувшись к Максу, я поняла, что заставило зрителей замолчать: он опустился передо мной на одно колено.
Моя свободная рука сама собой взлетела к щеке. О боже!
Макс поднес мою вторую руку к губам и поцеловал.
– Джорджия Маргерит Дилейни! Я без ума от тебя с тех самых пор, когда я ненароком помешал твоему свиданию с другим парнем!
Я покачала головой.
– Это потому, что ты действительно сумасшедший!
Макс крепче сжал мои пальцы.
– Сегодня я расстаюсь с профессиональным хоккеем, – сказал он в микрофон. – Поверьте, это нелегко, но свыкнуться с этим мне помогает мысль о том, что ждет меня впереди. Ты, Джорджия… Ты сделала для меня больше, чем можно вообразить. Ты дала мне силы и решимость измениться, и это касается не только моей спортивной карьеры, но и моей жизни. И эту новую жизнь я хотел бы провести рядом с тобой, Джорджия…
Из перчатки, которая лежала на льду рядом с ним, Макс достал черную бархатную коробочку и… фигурку Йоды. После больницы у него была целая коллекция таких фигурок, но у той, которую он сейчас держал в руке, была небольшая щербинка на ухе. В точности такую же фигурку со щербинкой я носила с собой с того дня, когда мы познакомились.
Макс перехватил мой взгляд.