Летние сумерки

Каждому ясно, чтобы любить нужно, как минимум, иметь в сердце место для этого чувства, а сердце Левутина было полностью заполнено любовью к самому себе — то есть, для него оставался только голый секс, чем он активно и занимался и что для него являлось четкой самоцелью; женщины для него были сего лишь сексуальными партнерами.

— Солнце светит независимо от того, есть любовь или нет, — поэтично провозглашал он.

— Но особенно ярко, когда все-таки есть, — еще поэтичней отвечал Даюнов.

Исходя из вышесказанного, можно сделать заключение: Даюнов, какими бы идеалами ни прикрывался, был половой разбойник, а Левутин, без всяких прикрытий — сексуальный террорист, и понятно, их жизнь чересчур переполнена женщинами.

Было и еще одно отличие у этих пиратов, помешанных на женщинах. Левутин жил прошлым и будущим — в том смысле, что отсчитывал определенные вехи своей жизни по женщинам (находился там-то, когда была та, или — написал то-то, когда была эта) и планировал довести число сексуальных побед до тысячи; он замахнулся на значительную цель, по достижении которой предполагал покинуть столицу навсегда, укатить на юг (не в захолустье, конечно, а туда, где море, солнце, цивилизованное жилье) и серьезно заняться поэзией. При этом, не исключал возможности женитьбы на какой-нибудь немолодой богатой иностранке, чтобы «старушка была спонсором» его поэтических сборников, а его самого всячески ублажала, кормила из ложки и только и думала, чем бы порадовать.

Даюнов жил настоящим; точно бабочка-однодневка, проживал каждый день как маленькую жизнь, и, если в этом дне не было любви, если он был незапоминающимся, рассматривал его, как невосполнимую утрату. Разумеется, при его возможностях (и при наличии объемной записной книжки) таких дней почти не было; напротив, были дни с несколькими «любовными делами», и можно только поражаться здоровью поэта.

Даюнов с детства отличался подвижностью, жизнеспособностью и любвеобилием. Первый раз он влюбился, когда ему было шесть лет — в воспитательницу детского сада. Потом в соседку, перезревшую девицу, которая учила его целоваться. В школе у него уже был целый букет возлюбленных; он носил их портфели, писал им стихи и тискал при каждом удобном случае. Ну, а в институте он уже развернулся по-настоящему. Даюнов специально поступал в медицинский институт, чтобы пребывать в женском обществе. В институте девяносто процентов было девушек, парней заманивали как только могли, даже брали без конкурса, но они не шли. А Даюнов пошел, и сразу почувствовал себя садовником во фруктовом саду.

В нем было что-то такое, что действовало на женщин; он имел заурядную внешность — средний рост, расплывчатые черты лица, но был начитан и остроумен, умел веселиться, мог из ничего устроить праздник; единственно что студенток настораживало — это его «вечная озабоченность»; от девушек не ускользал его бегающий взгляд (он не пропускал ни одной юбки) и блуждающий вкус (ему нравились почти все), а поскольку каждая хотела быть единственной, Даюнову, чтобы добиться расположения, приходилось стараться изо всех сил.

Естественно, трудно устоять, когда тебе каждый день отпускают комплименты по поводу необыкновенных глаз, волос, украшений (Даюнов в них неплохо разбирался), говорят, что из-за тебя не спали ночь, и дарят цветы, и посвящают целые поэмы, при этом поглаживают твою руку, дружески обнимают за плечи и талию — ненавязчиво, как бы сдувая пушинки. Даюнов ухаживал легко, изобретательно — можно сказать, талантливо рассыпал перед женщинами отраву. Одну студентку-интеллектуалку три раза пытался провожать до дома, но как только они подходили к троллейбусной остановке, она говорила:

— Пожалуйста, не провожайте меня дальше. Я хочу побыть в одиночестве, дать отдых душе.

На четвертый раз, когда она вошла в троллейбус, Даюнов купил букет цветов, поймал такси и, опередив троллейбус, встретил «одинокую душу» на ее остановке.

— Откуда вы взялись? — недоуменно вскинула глаза строптивая барышня.

— Ехал на крыше троллейбуса! — засмеялся Даюнов, протягивая букет. (Позднее, рассказывая об этом Левутину, он, как всякая творческая личность, несколько приукрасил свой подвиг — в его рассказе девушка уезжала поездом в Крым, а он прилетел туда самолетом и встречал ее на вокзале с корзиной цветов).

Девушка оценила старания Даюнова — улыбнулась, поблагодарила за цветы, а на следующий день разрешила проводить ее не только до дома, но и до квартиры (по пути Даюнов без передышки импровизировал на тему: «поэзия — любовь — молодость — быстротечность жизни — счастливый случай»). А еще через день на том же троллейбусе они проехали мимо ее дома прямо к нему — Даюнов заговорил барышню до смерти, она не соображала, что делает, будто находилась под гипнозом.

Знающие люди (уже из медицинской среды) утверждали, что Даюнов, действительно, обладал неким чародейством, мог влюбить в себя помимо желания его избранницы.