Летний свет, а затем наступает ночь

На следующий день после объявления Элисабет на площадке перед кооперативным обществом с тяжелым вздохом останавливается зеленый автобус, двери открываются, и выходит человек в таких красных брюках, что его ноги, казалось, стояли в ярком пламени. Элисабет ждала автобус на пронизывающем ветру, кутаясь в зеленый комбинезон; она была в оранжевых варежках и черных ботинках, меховая шапка напоминала голову плюшевого мишки; и вот автобус останавливается, человек выходит, ноги в ярком пламени, и она говорит: ты приехал. Мужчина улыбается, проводит по ухоженным усам большим и указательным пальцами, не отводя глаз от лица Элисабет, водитель автобуса быстро выходит в одном свитере, открывает багажный люк и приносит чемодан, ставит рядом с мужчиной, подносит руку ко лбу на прощание, затем автобус медленно трогается с места, пыхтя и кашляя: больше нет причин стоять в деревне — пассажиров очень мало и все спят. Сошедший мужчина строен, среднего роста, сантиметров на десять выше Элисабет, черноволосый, со славянскими чертами лица: тонкий нос, высокие скулы, темные глаза; есть в нем что-то непринужденное, в том, как он стоит; на нем что-то толстое коричневого цвета, нечто среднее между пальто и курткой. Да, мы знаем его, но не видели шесть лет, с тех пор, как он уехал посмотреть мир, сказал, что уезжает из деревни насовсем, чертова глушь, нанялся на корабль дальнего плавания, уплыл в Европу, сошел с корабля, болтался по городам и хватался за разную работу, чтобы было чем платить за еду и одежду, затем перебрался в Южную Америку, где жил более трех лет, плавал по Амазонке, попадая в разные приключения, сопровождал этнографа, изучавшего аборигенов в дебрях джунглей. Шесть лет, и за это время он прислал три жалкие открытки, все из Южной Америки, на них название деревни, приветы всем от него и практически никаких новостей о нем самом. Открытки озадачили даже привычную ко всему Августу, однако, поскольку они были адресованы всем, она приклеила их на окна кооперативного общества, где они и висели, когда их отправитель вышел из автобуса: три открытки в ряд, картинки обращены наружу, смотрят на деревню и горы по ту сторону фьорда, текст обращен внутрь, в магазин. Мы нередко тусовались, пытаясь вычитать смысл из каракуль, даже специально ходили в кооперативное общество, когда одолевала скука; деревенские мечтатели предпочитали стоять на улице и разглядывать картинки, чтобы затеряться в чужом городе, на покрытом лесом горном склоне, в странном свечении в джунглях Амазонки, довольно фантасмагорично просто стоять обеими ногами в малособытийной реальности, нередко в ужасную погоду, не отрываясь смотреть на виды незнакомых мест, яркие краски, которые, конечно, уже начали блекнуть, жаркое свечение; эти открытки — они словно реклама с небес. Мы, другие, не столь витающие в облаках, безуспешно пытались вычитать смысл из написанного на открытках, как всю нашу жизнь пытаемся, без особого успеха, вычитать смысл из сложных символов неба и земли. Но простите нам это отступление; он приехал, его зовут Маттиас, и теперь он стоит там в красных брюках, пыхтящий автобус удаляется, он обнимает Элисабет, шесть лет этого никто не мог себе позволить, и он единственный, кто обнимал ее раньше, до того, как уехал, а мы и не знали, что происходило между ними. Они все еще обнимаются, когда из кооперативного общества выходит Сигрид: она сидела там в кабинете, погрузившись в бухгалтерию или во что-то еще под жужжание компьютера. Сигрид рукопожатием здоровается с Маттиасом, кивает Элисабет, как же близко они стоят друг к другу, ближе, чем мы приемлем. Сигрид говорит, Маттиас слушает, смотрит на нее, похоже соглашаясь, затем он что-то говорит, и Сигрид смеется, Элисабет, кажется, улыбается, глядя вниз, затем Сигрид снова берет Маттиаса за руку, быстро смотрит на Элисабет, входит в кооперативное общество, заходит в кабинет, закрывает за собой дверь. Маттиас берет свою видавшую виды сумку, и они с Элисабет идут в кофейню, садятся, берут кофе и лепешки с копченой бараниной, ты безумно хорошо выглядишь, говорит Маттиас.

Элисабет глотала кусочки, улыбалась — или ухмылялась: хорошо, что так, и замечательно, что ты вернулся, мне срочно нужен любовник. Маттиас откинулся на стуле, сложив руки на затылке, темные миндалевидные глаза светились, славянские черты лица придавали его виду немного загадочности. Элисабет была абсолютно спокойна, словно говорила о погоде или просила еще кофе, Фьола в кофейне и заправщик Бранд слышали это отчетливо, они слышали каждое слово, стоя спиной к прилавку; мне срочно нужен любовник, сказала Элисабет, Фьола и Бранд посмотрели друг на друга, Бранд облизнул губы.

Элисабет не отводила темных глаз от Маттиаса, который засмеялся, потом вдруг перестал, как-то странно на нее посмотрел, радостно и грустно одновременно, затем потряс головой и сказал: ты не меняешься. Меняюсь, каждый день, только не показываю. Почему ты не уехала, как я? Она пожала плечами, здесь моя судьба.

МАТТИАС. Мы не знаем ничего о судьбе.

ЭЛИСАБЕТ. Я ждала.

МАТТИАС. Чего?