Лето будет сниться…

— После возвращения домой выкупался в бане и умер. Царство ему небесное.

— И… это всё?

— Чего ж тебе ещё?

— Ну — каким его запомнили, чем занимался, кого любил!

— Ого! Так нет уж в живых никого из тех, кто знал про это. Да и не успел Сергей Романович ни дела сделать, ни полюбить. Молод ещё был…

— А кем, хотя бы, хотел стать?

— Что ж ты меня спрашиваешь, коли я не знаю. Ну, может, столяром, как отец, или кем-нибудь ещё. Теперь-то какая разница? Любая война многих оставляет в прошлом.

…Луна серебристым стеклянным шариком висит на заснеженной еловой лапе облака. Ей недосуг вникать в то, что происходит внизу, на земле, у неё на виду. Забота луны — морские приливы с отливами, ну, может, ещё — строй рифм, сноровка подчеркнуть некие, неочевидные при дневном свете достоинства всех и вся, да редко — выбелить одинокому путнику тропинку глубокой, словно омут, ночью. Вот, собственно, только это, а больше — ничего.

Зачем и почему…

Белый свет утра, возожжённый рассветом, хотя и ясен, но бледен всё одно. И будущее в этот самый час ясно, да озабочено лишь собой и тем, какую память оставит по себе, когда ввечеру ты притушишь мокрым пальцем свечу у изголовья, и уткнувшись носом в прохладную щёку наволочки, прикажешь глазам закрыться до рассвета. Раскачиваясь в колыбели полусна, будто бы в вагоне, какие видения промелькнут тогда перед окном твоей дрёмы?

Раннее утро. Бра горизонта, заросшее листвой, как пылью, плохо пропускает цвет. Янтарная, масляная капля солнца взмывает все выше, разматывая махровые нити лучей, словно клубок крашеной луковой шелухой собачьей шерсти. И вот уже, зацепившись за занозистую макушку сосны, развеваются лохматые нитки по ветру, во тщании удержать, остановить ход светила, совместно с течением дня.

Полдень. Виноград, сытый влагой, как обещаниями, что накануне щедро раздавал ливень, удерживает воду горстями широких листьев, дорожа всякой каплей, которую удалось ухватить. Ибо вряд ли небо проявит столь весомую щедрость вскоре, а солнце по любому заставит делиться с ним большею долей. И попробуй тогда не отдать — не спросит, но молча, опалив гневливым оком, отымет само.

А под горкой дня, ввечеру, — всё наспех, кубарем, одно за другим: и пряный дымок закипающего на сосновых шишках самовара, и закапанная калиновым вареньем скатерть, и извечное недовольное вниманием пыхтение ежа под столом…

Наше время. Куда торопиться оно… Бежит за кем? Да так уж ясно, что за нами… неведомо только никому, — зачем и почему.

Анодонта

42

Свою первую и последнюю лекцию в университете я прочитал, будучи сам студентом второго курса неназванного выше учебного заведения. А дело было так…

Февраль того года ретировался раньше обыкновенного. Реки засахарились тающим льдом, и стараясь скрыть непривычную об эту пору наготу, тянули на себя прозрачную кисею тёплого воздуха с поспешностью угловатой, стыдливой от того гимназистки. Туристы тоже торопились воспользоваться спутанностью счёта мироздания, и в первый же выходной рванули «на природу», сплавлять байдарки с течением, от промоины к промоине, со счастливыми, безотчётными улыбками на лицах.

Домой туристы вернулись с белыми ладошками, наполовину загорелыми лбами, румяными обветренными щеками, но без одной посудины, которую утопили, перевернувшись при столкновении.

Утром понедельника, упросив помочь достать судёнышко из-под воды, туристы привезли нас с отцом на гладкий, отутюженный сугробами берег, и указав пальцами в сторону реки, нестройным хором огласили окрестности:

— Вот, где-то здесь!

Покуда мы сосредоточенно облачались в лёгководолазное снаряжение, туристы с рассеянным видом бродили туда-сюда, то и дело мешаясь под ногами. Ну, ещё бы, — сезон ещё не начался, а каяку43

уже каюк. Нехорошо…

Защёлкнув на поясе пряжки со свинцовыми грузами, с ластами в руках и баллоном акваланга за спиной мы начали спуск к воде.

— Ну, вы ж найдёте, правда?.. — Жалобно поинтересовался нам в спину турист, в миру слесарь четвёртого разряда, с огрызенными до мяса ногтями и лицом Дина Рида.

— Там будет видно! — Рассудительно ответил отец, сплёвывая на стекло маски, а я промолчал, ибо немного волновался, так как это было первым для меня погружением в такое время года, — не под лёд, конечно, но что-то вроде того.

Расталкивая свободно плавающие куски льда, мы опустились на дно реки и, приглядывая друг за другом, двинулись по течению.

— Всё в порядке? — Жестом спросил отец, я улыбнулся одними глазами и подтвердил, что да. Холодная вода была прозрачной, и не мешала рассмотреть, как это обычно случается летом, что там впереди и куда это она так спешит, не прерываясь ни на минуту.

Байдарка нашлась быстро. Если бы не зацепившийся за корягу линь, то течение увлекло бы её под подол нестаявшего ещё льда, а там — как знать. Но туристам повезло.