Лето ночи

Майк пропустил мчащийся грузовик, который даже не потрудился снизить скорость до установленной в пределах городской черты, и направился по выжженной солнцем Хард-роуд, затем срезал угол через территорию конторы по продаже тракторов, объехал с юга небольшой парк и по узкой аллее подъехал к пивной «У Карла».

Майк спешился, прислонил велосипед к кирпичной стене и шагнул к открытой двери. Из полутемного зала до него донесся взрыв смеха, сопровождаемый приглушенным гулом вращающихся лопастей вентилятора. Некоторое время назад большая часть мужского населения городка подписала петицию с просьбой установить здесь кондиционер – до сих пор в городе единственным общественным помещением с кондиционером была почта, – но, как утверждали злые языки, Дом Стигл высмеял это требование, поинтересовавшись, не считают ли его, собственно, каким-нибудь поганым сенатором или еще кем-нибудь в этом роде. Достаточно того, что чертово пиво здесь еще никому не подавали теплым, а если кому что не нравится, то они могут убираться в бар «Под черным деревом».

Майк нырнул в сторонку, когда хлопнула дверь туалета и чьи-то тяжелые шаги направились в сторону зала. Вошедший что-то громко сказал, и присутствующие ответили ему взрывом хохота. Майк снова заглянул внутрь: две двери по сторонам и одна напротив. Надпись на одной из них гласила: «Бабцы», на другой – «Жеребцы», на третьей значилось просто – «Стойло». Майк знал, что последняя и ближайшая к нему вела в кладовую: чтобы заработать несколько монет, ему не раз приходилось помогать Дому перетаскивать ящики.

Майк скользнул внутрь, открыл эту дверь и тихо затворил ее за собой, шагнув на первую ступеньку лестницы, ведущей в подвал. Шум в зале делал шаги неслышными даже для него самого. Он начал медленно спускаться по лестнице, давая глазам привыкнуть к темноте. Над высокими каменными подоконниками когда-то были окна, но пару десятилетий назад их заколотили досками, и теперь помещение освещалось лишь теми лучиками, которые просачивались сквозь щели и пыльные наружные стекла.

У подножия лестницы Майк помедлил, обозревая штабеля коробок с сигаретами и большие металлические бочки. Позади невысокой кирпичной стенки были устроены высокие полки, где, как туманно припоминал он, хранилось вино. Он на цыпочках направился туда.

Это нельзя было назвать винным погребом – по крайней мере, в рассказах Дейла о прочитанных книгах винные погреба были несколько иными: там замшелые винные бутылки хранились каждая в своем гнездышке на длинных полках. Но картонные коробки с бутылками Дом держал именно здесь. Майк свернул вправо, скорее нащупал, чем разглядел ближайшую из коробок и запустил туда руку, его ноздри ловили непривычный запах хмеля и солода. Паутина коснулась лица, и он отвел ее рукой. Неудивительно, что Дейл ненавидит подвалы.

Майк на ощупь нашел открытую коробку, наугад ухватил бутылку и замер. Если он возьмет ее, это будет считаться – и вполне справедливо – первым в его жизни воровством. При том что из всех грехов воровство повергало его в наибольший ужас. Он никогда и никому, даже своим родителям, не говорил об этом, но человек, уличенный в воровстве, не заслуживал даже его презрения. Тот эпизод, когда Барри Фусснера поймали на том, что он украл у одного из одноклассников цветные мелки, самому юному воришке стоил всего лишь нескольких неприятных минут у директора школы, Майк же больше никогда не мог даже разговаривать с этим толстым ублюдком. Смотреть на него ему и то было противно.

Майк подумал о том, как он будет исповедоваться в этом грехе. Даже шея у него покрылась краской стыда, когда он представил себе эту картину: он стоит на коленях в маленькой исповедальне, экран отодвигается так, что сквозь решетку он может видеть профиль отца Кавано, а потом шепчет: «Простите меня, отец мой, я украл…» Но тут внимательное лицо священника склоняется к решетке, Майк видит мертвые глаза и воронку прижатого к деревянной панели рта. И вдруг в этой воронке начинают кишеть и копошиться черви, они падают на молитвенно сложенные руки Майка, на его колени, покрывая их отвратительно шевелящейся коричневой массой…

Напрочь забыв об угрызениях совести, Майк взял бутылку и вышел вон.

В парке царила тень, но прохлады она не давала. Зной и влажность чувствовались в тени так же неотступно, как и на солнцепеке, но здесь по крайней мере не так сильно припекало голову. Под высоким бельведером эстрады, кажется, кто-то был. Майк присел на корточки перед шпалерой и заглянул внутрь. Пространство под эстрадой было довольно грязным, пол почему-то уходил вниз и был по меньшей мере на фут ниже окружающей земли. Оттуда тянуло влажной землей, глиной и гнилью.

«Дейл ненавидит подвалы, – подумал Майк, – а я вот такие лазы».

Но это можно было назвать лазом лишь с большой натяжкой. Майк мог бы встать там во весь рост, если бы только удалось пригнуть голову до уровня плеч. Но он не встал, а вместо этого скорчился еще больше и попытался разобрать, что за куча тряпья шевелится в дальнем углу.