Лето с Гомером

Но давно объявил я:Гнев мой не прежде смягчу, как уже перед собственным станом,Здесь, пред судами моими раздастся тревога и битва.Ты, соглашаюсь, моим облекися оружием славным.(«Илиада», XVI, 61–64)

Иронизирует ли здесь Гомер?

Или это для него возможность напомнить о том, что нельзя избежать чрезмерности, этой кровожадной твари? Ахилл ведь вскоре превратится в свирепого монстра, а тут вдруг дает своему другу советы насчет умеренности.

Это как если бы Сталин цитировал Евангелие, а Тарик Рамадан[16] давал бы уроки правил хорошего тона или еще как если бы султан Эрдоган рассуждал на троянской равнине с королем Саудовской Аравии о правах человека:

Радуясь мужеством духа и славой победного боя,Трои сынов истребляй, но полков не веди к Илиону,Чтоб от Олимпа противу тебя кто-нибудь из бессмертныхВ брань за троян не предстал.(«Илиада», XVI, 91–94)

Свирепейший из монстров призывает своего друга к сдержанности.

Нужно будет вспомнить эти строки, когда мы будем читать о бойне, устроенной самим Ахиллесом. Патрокл его не слушает. И оставляет в рядах троянцев кровавые бреши. Гомер использует показательный оборот, говоря о ярости Патрокла: «муж неразумный». Он убивает Пирехма, Ареилика, Пронооя, Фестора, Эриала, Эримаса, Амфотера, Эпальта…

Он переходит все границы — и это большая ошибка. И как это всегда происходит у Гомера, наказание ждет его там, где он совершил грех. Всякая жестокость уже содержит в себе приговор. Всякая чрезмерность взывает к возвращению бумеранга. И тут наступает возмездие.

Против Патрокла выступает Аполлон, и Гектор поражает его ударом копья в живот. «Тут, о Патрокл, явился последний предел твоей жизни»[17] («Илиада», XVI, 787). Выражение «последний предел» могло бы стать подзаголовком вообще всей «Илиады».

Гектор будет наставлять эту охваченную безумием душу до тех пор, пока Патрокл не издаст последний вздох:

Бедный! тебя Ахиллес, несмотря что могуч, не избавил.Верно, тебе он, идущему в битву, приказывал крепко.(«Илиада», XVI, 837–838)

Но мы еще не насытились хюбрисом[18]. Над равниной поднимается слепая сила. Люди сменяют друг друга, сражаются войска, гибнут герои, и над всем этим царит чрезмерность, переходя от одного к другому. Она — как вирус. Как психически заразная болезнь. И на этот раз ею заразился Гектор. Сняв с Патрокла доспехи Ахиллеса, он надевает их на себя, не воздав должное погибшему.

И тогда Зевс говорит:

Ах, злополучный, душа у тебя и не чувствует смерти,Близкой к тебе! Облекаешься ты бессмертным доспехомСильного мужа, которого все браноносцы трепещут!Ты умертвил у него кроткодушного, храброго друга

И доспехи героя с главы и с рамен недостойноСорвал [вопреки порядку вещей[19] ]!(«Илиада», XVI, 837–838)

Важно правильно понять это обвинение: «вопреки порядку вещей». Каждый предостерегает другого от чрезмерности, чтобы не оказаться в ней виноватым. Человек патетически трогателен. Ясное понимание ситуации всегда принадлежит другому, потому что сам человек не может обладать ею по отношению к самому себе. Это мифологическая формулировка расхожей истины: «Поступайте, как я говорю поступать, но не так, как я поступаю сам».

Ахиллесов талант

Ахиллес узнает о смерти Патрокла, смерти своего друга и двойника. Убитый горем, он примиряется с Агамемноном и решает вступить в битву. Но у него нет ни оружия, ни доспехов, потому что Гектор забрал их. Для Гомера это оказывается поводом для создания прекрасной интерлюдии о встрече Фетиды и Гефеста.

Фетида, мать Ахиллеса, просит этого бога-кузнеца выковать новое оружие. (Ох, как она трогательна, эта мамочка, снаряжающая своего сына в «Галерее Лафайет» мифологии, чтобы он под бой барабанов смог броситься в объятия своей судьбы, то есть — смерти!)

Итак, Ахиллес, удрученный смертью своего друга Патрокла, примирился с Агамемноном и готов к битве, снаряженный усилиями своей матери. Вскоре он, неистовый и разъяренный, вступает в бой. Это начало второй стадии Ахиллесова гнева. Здесь проявляется его сверхжестокость: