Хотя казалось очевидным, что птицы охотятся на вкусных «невидимых» гусениц, как и я, используя в качестве улики поврежденные листья, ничего нельзя принимать на веру. Любую идею надо проверять, как правило, с помощью долгой утомительной работы, которая может занять месяцы или годы и почти всегда приводит к неожиданным результатам. Я пригласил Скотта Коллинза, друга и коллегу, провести со мной лето в домике в штате Мэн, поработать, развлечься и в ходе эксперимента определить, могли ли птицы научиться охотиться на гусениц, выслеживая их по поврежденным листьям.
Мы со Скоттом решили работать на черношапочных гаичках. Их было много, они легко приручаются, их просто ловить паутинными сетями, которые ставятся в лесах. Мы воздвигли авиарий из сетки, расчистив для него место в лесной чаще, где гаички могли чувствовать себя как дома, и в этом вольере сделали два отделения: в одном держали птиц (шестерых случайно выбранных), а в другом через день устанавливали десять маленьких березок или вишен. Мы получили отчетливый результат: все наши подопытные быстро учились в первую очередь искать на деревьях с дырявыми листьями (при этом деревья мы постоянно переставляли), если раньше на них попадалась пища. В последующих опытах мы также определили, что птиц можно научить искать на определенных видах деревьев (скажем, на березе, а не на клене или вишне) и использовать листья, действительно поврежденные гусеницами, а не такие, как у нас, которые мы искусственно продырявили дыроколом ради эксперимента.
У птиц, которые охотятся на гусениц на воле, задача гораздо сложнее, чем была у наших гаичек в вольере. Если бы естественная обстановка в лесах вокруг была такой же простой, как устроили мы, чтобы ответить на один конкретный вопрос, то в поведении птиц, вероятно, было бы жестко записано, что их должны привлекать поврежденные гусеницами листья. Но это не так. Наши гаички
Может быть еще одна проблема с тем, чтобы на охоте ориентироваться по поврежденным листьям: чем менее съедобна гусеница, тем больше повреждений она оставляет. Как уже упоминалось, волосатые, шипастые и ядовитые гусеницы, которых обычно
Я мог понять, питалась ли на листе съедобная или несъедобная гусеница, потому что несъедобные оставляли от листа клочья и лохмотья, а съедобные постепенно обрезали его с краев, чтобы «лохмотьев» было поменьше. Мне стало любопытно, могут ли птицы, для которых уметь таким же образом различать листья тоже имеет смысл, научиться этому? Я поговорил с зоопсихологом Аланом Камилем, который незадолго до того ставил лабораторные опыты на голубых сойках, чтобы установить, насколько тонко они различают сигналы при поиске скрывающихся мотыльков. В его лаборатории сойки проходили индивидуальные эксперименты, связанные с выбором. Их научили клевать экран при появлении на нем определенных картинок. Птицы получали пищевое подкрепление, если реагировали на «правильную» картинку. Я послал в его лабораторию серию фотографий с листьями, поеденными съедобными и несъедобными гусеницами, и Памела Рил с соавторами провела эксперимент. Я был рад узнать, хоть и не очень удивился, что «сойки с минимальными затруднениями или вообще без них» отличали друг от друга картинки с листьями, на которых питались эти два типа гусениц. Больше того, они делали обобщения. Лабораторные сойки научились клевать картинки на экране, если там был лист, частично объеденный съедобной гусеницей, и игнорировать картинки с изображением нетронутых листьев или тех, которыми питались несъедобные гусеницы.