Кэмпбелл зарыдал во весь голос. Это удивило меня, и я расслабился, так как вдруг ощутил резкую боль в области левого плеча и понял, но поздно, что ко мне подкрался Стивенс со шприцем в руке. «Что это он вколол?» — успел подумать я, и свет погас.
Я очнулся в номере резиденции. Было тихо. За окном ярко светило солнце. Я медленно встал с кровати. Оделся. Вышел в коридор. В голове было пусто. Ни одной мысли. Как-то странно даже. Я спустился вниз, в ресторан, к рождественской елке. Горы цветных коробок уже не было: видимо, вчера утром все друг друга поздравили. Только две яркие коробочки одиноко лежали рядом: моя и Кэмпбелла. Я сел на пол, зубами разорвал упаковку своего подарка. На ладонь мне выпал золотой кулон. Я открыл его. Прямо на меня смотрели смеющиеся глаза Брэнды. Я долго изучал нашу фотографию, смотрел на радостные лица, не узнавая своего. Провел пальцем по личику Брэнды, поцеловал его. Потом прижал кулон к груди, закрыл глаза и замер так, сидя под елкой.
Я слышал краем уха, как рядом ходили официанты, какие-то люди предлагали мне помощь, спрашивали, что случилось? Не открывая глаз, я качал головой в знак того, чтобы меня оставили в покое.
— Счастливого Рождества, сэр! — осторожно сказал мне кто-то.
— У меня умерла жена, — ответил я, не открывая глаз.
— Сочувствую вашему горю, — произнес невидимый голос.
— Понимаете, она умерла этой ночью, только что, и я не успел подарить ей подарок…
— Может, вам лучше встать, сэр? Могу я чем-либо помочь?
Я открыл глаза. Увидел полное сочувствия лицо незнакомой пожилой леди.
— Нет, благодарю вас. Я справлюсь.
Встал на ноги, поднял вторую подарочную коробку и, сжимая в руке кулон, пошел разыскивать тестя. Я шел и смотрел в окна, за которыми вновь падал снег, красиво кружась белыми хлопьями. Шел и думал о том, что Брэнда, видимо, не захотела, чтобы Новый год, который наступит вот уже через несколько дней, начинался бы для меня с ее похорон. Поэтому и ушла этой ночью. Ай да Брэнда! Просто молодчина: взяла и осталась здесь, в 1984-м, вместе с Тимом…
Перед реанимационным отделением, в просторном светлом холле я увидел своего тестя. Он сидел на мягком диване, безучастно глядя прямо перед собой. Сгорбленный, постаревший. Я молча подошел к нему и лег рядом, положив голову ему на колени. Почувствовал, как он по-отечески стал гладить меня по волосам, и вот тут внутри у меня что-то сломалось. Так мы и сидели. Долго-долго. Он плакал, я тоже. И никто не мешал нам.
— КОНЕЦ РУКОПИСИ РИЧАРДА ДИНА —