Лето в Сосняках

— Ангелюк! Богатырев говорит. Что же будет с подсобниками? Ставим аппаратчиков, платим сверхурочные… В какой цех ни приду — один и тот же разговор, слушать надоело! Привыкли, понимаешь, высокими материями заниматься. Ты это брось! Вот Миронов у меня, сегодня в ночь некого на загрузку аппаратов ставить. Пришла к нему подсобница, ты не оформляешь… Ты погоди, погоди, не перебивай, меня ее фамилия не интересует. Я по фамилиям всех помнить не могу и не хочу… Да не перебивайте вы меня, товарищ Ангелюк! С директором завода разговариваете! — И без того багровая шея Богатырева налилась кровью. — Извольте слушать! Кто, что — этого я знать не хочу, это ваше дело — знать. И ваше дело обеспечить производство рабочей силой — понял? Иначе тебя поставлю на подсобные работы. И Миронова поставлю, и всех начальников корпусов, чтобы не бегали ко мне, а делом занимались. Думайте об интересах завода, черт возьми! Сегодня ночью объеду цеха и, если увижу хоть одного аппаратчика на подсобных работах, завтра выгоню с завода начальника корпуса и Ангелюка в придачу… Это я без вас знаю. И будем требовать бдительность. Но тормозить производство не позволю. Не пропускаете по анкете — найдите другого человека. И чтобы я больше о подсобниках не слыхал!

Он бросил трубку. Помолчал. Размотал с ладони скрепки. Хмуро и устало проговорил:

— Сделано твое дело. Иди.

А Лиля сидела в коридоре, закинув ногу за ногу, и курила — молодая, красивая, хорошо одетая. И все думали: «Какая красивая, какая счастливая». А у нее обрывалось сердце в предчувствии унизительного разговора, который ей предстоит, оскорбительного отказа, который услышит. Всюду ее встречали любезной улыбкой — она сползала с лица, как только выяснялось, кто Лиля такая.

Ангелюк оформил Лилю. Но Миронову сказал:

— За кого хлопочешь, за сволочей?

— Сам ты сволочь! — ответил Миронов.

Ангелюк испуганно посмотрел на него и отошел.

В спецовке, с подобранными под косынку волосами, Лиля была совсем не такая, как вчера, простая, беленькая, растерянная девушка, впервые пришедшая на завод, на незнакомую и малопонятную работу.

— Не трудно тебе?

— Нисколько.

Он смотрел на нее.

— Я так тебе благодарна, — сказала Лиля, — надоело унижаться.

— Месяц проработаешь — перейдешь на аппарат.

— Спасибо.

— Я хотел зайти к вам завтра.

— Завтра? Я думала с утра поехать в Верхний, надо кое-что купить. К вечеру вернусь.

— Вот совпадение, — сказал Миронов, — я тоже еду. У меня назначена встреча. Поедем вместе?

— На машине? Это будет замечательно. Руль дашь?

— Ты ездишь?

— Езжу.

— Хорошо?

— Чего я буду сама себя хвалить? Посмотришь. Я езжу здорово.

Она ездила «здорово» в том смысле, что гнала машину, как человек, убежденный, что с ним ничего не может случиться. Но с такими все и случается.

Миронов любил быструю езду, сам ездил быстро, ему нравились ее смелость и бесстрашие, и только в опасных местах он предупреждал: поворот, развилка, переезд, деревня. Шоссе было пустынно, изредка попадались одинокие машины, укрытые брезентом и обвязанные веревками, ранние безропотные трудяги, несущие на усталых колесах пыль дальних рейсов.

— Один раз я проехала за рулем от Москвы до Харькова, — говорила Лиля, — слово! И сразу выучилась, никто не поверил, что я первый раз. А потом села Танька, моя подружка, машина завиляла — и в кювет. Обошлось! Мы смеемся, а Таньку трясет, больше за руль не садилась. А я ездила и на «опель-капитане» и на «Победе». Будь у меня московская прописка, я бы и права получила. Здесь можно права получить?

— Конечно.

— Надо будет получить. Это ничего выглядит — девушка-шофер?

— Неплохо.

— Не хуже, чем чихать в твоем корпусе?

— Не хуже.

Они подъехали к бензоколонке. В проезде стоял самосвал.

— Алло, шеф! — крикнула Лиля шоферу. — Ты здесь не один.

— Успеешь, — ответил шофер, садясь в кабину.

— Отчаливай! — смеясь, сказала Лиля.

В магазине продавщицы были ей знакомы. И всем хотелось посмотреть, кого наконец отхватила себе Лилька. Продавщицы улыбались и перешептывались, старались ей угодить, чтобы она угодила ему, — извечная солидарность одиноких женщин, живущих отблеском чужого счастья.

— Я ведь тряпичница, — весело говорила Лиля. Она приложила к груди кофточку, вопросительно посмотрела на Миронова. — Тебе нравится?

— Замечательно.

Она положила кофточку на прилавок.

— Тугриков не хватает.

— Я тебе дам.

— С какой стати?

— Мне хочется, чтобы у тебя была такая кофточка.

Она повернулась и посмотрела ему в глаза.

— И учти, — сказал Миронов, — у меня с собой есть еще деньги.

— Давай их лучше прокутим, — сказала Лиля.

Они шли в толпе по солнечной воскресной улице мимо магазинов, кафе, закусочных. Он держал ее руку в своей, и Лиля улыбалась ему дружески и доверчиво.

Наталья Кирилловна Елохова, доктор химических наук, профессор, ученая московская дама, возвращалась из командировки и остановилась в Верхнем, чтобы повидать Миронова. Командировка ее продолжалась три месяца, она торопилась домой, в Москву, и все же задержалась в Верхнем. От Миронова зависела судьба ее очередной работы, которая должна принести ей очередную порцию славы.