Лето злых духов Убумэ

– Кажется, директор клиники говорил о том, что Фудзимаки утверждал, будто у него была некая причина, по которой он должен был жениться на его дочери? Ребенок, который должен вскоре появиться на свет, – это вполне понятная причина. К тому же в более поздних его дневниках…

– А-а; «ребенок, который теперь уже, несомненно, умер», верно… Вот как; после женитьбы он пытался узнать, что случилось с его ребенком, зачатым до войны… Но Кёко ничего не помнила.

– Именно. И он начал подозревать, что его молодая жена страдает от расстройства памяти. Вероятно, Фудзимаки настойчиво спрашивал ее о любовном письме. Когда ты упомянул о письме, что она тебе сказала?

– «Почему вы спрашиваете меня о том же, о чем спрашивал тот человек – о том, что знает только он?»

– Гм… в самом деле, выглядит так, будто здесь есть связь. Но все же почему она ничего не помнит? Ведь даже если она каким-то образом утратила воспоминания, семья не могла бы остаться в неведении.

– Я не знаю, сделала ли она аборт или же у нее случился выкидыш, но что, если члены семьи не знали, кто был отцом ребенка? Куондзи – весьма консервативная семья: упрямый отец и строгая мать, придерживающиеся дурных архаичных семейных традиций, верно? Не думаю, что они могли быть настолько прогрессивными, чтобы честно и открыто сообщить о беспутном поступке своей дочери в отношении их усыновленного зятя. Особенно если учитывать, что усыновление Фудзимаки было прекрасным шансом выправить их пошатнувшееся семейное благосостояние. В таких обстоятельствах, полагаю, они сделали бы все, чтобы скрыть темное прошлое своей дочери.

В этом был смысл.

Очевидно, эти рассуждения были правильными. Это гораздо больше походило на реальность, нежели все свидетельские показания, которые я до настоящего момента слышал от членов семьи Куондзи.

– Да, так оно и есть, это разгадка… – сказал я.

– Но все-таки… – пробормотал Кёгокудо с тяжелым вздохом. – Даже если все это правда… что-то здесь странно.

– Странно? Разве?

– Да, странно. Даже если Фудзимаки осознавал свою вину за то, что в порыве юношеской страсти стал отцом ребенка этой девушки… в конечном счете он ведь на ней женился и все этим исправил, разве не так? Но он до последнего не мог избавиться от мыслей об искуплении своих грехов. Здесь что-то не сходится. Ни с большой суммой денег, которую он принес в семью, ни с тем, что он говорил и делал после… что-то здесь странно и неправильно.

В этот момент послышался стук в прихожей.

Судя по всему, пришел посетитель.

Продолжая ворчать себе под нос, Кёгокудо поднялся и прошел из комнаты в прихожую-гэнкан.

Посетителем был Сютаро Киба.

– Что тут творится? Ты в курсе, сколько сейчас времени, а? И, несмотря на столь поздний час, твоя книжная лавка все еще открыта! Я уж думал, зайду внутрь и обнаружу тебя и твою возлюбленную, совершивших двойное самоубийство, или еще что похуже… О-о, привет, командир Сэкигути, сержант Киба заступил на дежурство!

Киба в шутку небрежно отдал честь. Причудливо выдающаяся вперед мощная нижняя челюсть, коротко подстриженные жесткие, как проволока, волосы. Заостренный нос на почти идеально квадратном лице; глаза, казавшиеся для его лица слишком маленькими, и всегда словно из сострадания поджатые губы. Необычная внешность. Вдобавок к суровому и внушительному выражению лица, сам Киба был крупным мужчиной, напоминавшим огромное дерево – с широкой грудью и могучими руками, походившими на толстые ветви, и совершенно не соответствующим его внешнему виду высоким и пронзительным голосом. С первого взгляда это было трудно заметить, но в действительности Киба был прекрасным человеком с развитым чувством юмора.

Нас с Кибой крепко связывали жизни и смерти наших товарищей, которым мы стали свидетелями на южном фронте во время войны. Сейчас, оглядываясь в прошлое, в это трудно поверить, но мне было присвоено офицерское звание лишь на том основании, что я отправился на фронт, будучи студентом, и в придачу мне было поручено командование взводом. Киба, напротив, был профессиональным военным, служившим всю свою жизнь, чтобы получить повышение, и хотя его карьера складывалась, когда началась война, он все еще был младше меня по званию. Иными словами, Киба стал моим подчиненным. В большинстве случаев для командира с таким поверхностным опытом участия в боевых действиях, как я, подобная ситуация обернулась бы непрекращающейся пыткой, но по какой-то причине Киба вместо этого наставлял и поддерживал меня. В конечном итоге почти все бойцы из моего взвода, за исключением меня самого и Кибы, «предпочли смерть бесчестью», то есть встретили свой трагический финал в бою, – а мы двое чудесным образом спаслись, чтобы получить возможность вновь ступить на родную землю.

К тому же так совпало, что Киба тоже с детства дружил с Энокидзу. Киба был сыном каменщика из Коисикавы[101], и, хотя было тяжело понять, каким образом он стал близким другом отпрыска аристократического семейства, – как бы там ни было, именно благодаря этой случайности после демобилизации наше общение не прекратилось и продолжалось по сей день.