Лето злых духов Убумэ

– Кстати, Сэкигути-кун, касательно убумэ, о которой мы говорили… – неожиданно сменил он тему. Быть может, ему захотелось отдохнуть от нашего разговора. – Запись слова «убумэ» с помощью иероглифов, сочетание которых читается как «кокакутё», очевидно, была позаимствована Сэкиэном из книги «Японо-китайский иллюстрированный сборник трех миров». Впрочем, в «Сборнике…» написано, что «кокакутё» должно читаться как «птица убумэ». Иными словами, это разновидность птиц. Это напомнило мне о старом народном предании, распространенном в провинции Хитати[98]: если оставить выстиранное белье для новорожденного младенца сушиться на улице ночью, то прилетит призрачная птица с женской грудью и пометит белье своим ядовитым молоком. Название этой птицы – «уба́мэ-дори», то есть «птица уба́мэ». Своим поведением она очень напоминает китайскую «кокакутё». Считается, что, облачаясь в перья, она становилась птицей, а присмотрев младенца женского пола, которого собиралась похитить, ставила на его белье метку собственной кровью. Очень похоже. Однако в общем и целом поверья о том, что убумэ может становиться птицей, по большей части основаны, судя по всему, на свидетельствах о звуке ее голоса, похожем на крик птицы. Действительно, крики некоторых болотных птиц похожи на плач младенца. В книге «Сёкоку хякумоногатари», или «Сто историй о призраках из разных провинций» и подобных ей также имеются записи о том, как ночь за ночью люди слышали зловещий плач младенца, и по окрестностям ползли слухи, что это, вне всяких сомнений, убумэ, так что в конце концов появлялся герой, готовый покончить с чудовищем, но обнаруживалось, что на самом деле это была всего лишь серая цапля. Однако, что касается ассоциации с криком, то здесь должна подразумеваться вовсе не мать, а младенец. И тем не менее на большинстве картин изображена именно женщина. Это весьма странно, ты не находишь? Раздумывая над тем, каким образом могла возникнуть такая подмена, я вспомнил об этом…

Кёгокудо взял лежавшую на татами старую книгу в японском переплете и показал ее мне:

– Это шестой том «Истории любовных похождений одинокой женщины» Сайкаку[99]. В конце главную героиню преследует и мучает убумэ, однако это не женщина-птица, а младенец. Абортированные и выброшенные младенцы выстраиваются в ряд и упрекают ее…

– Лягушачье лицо… у человеческого младенца.

– Ты в порядке?.. Эти существа похожи на младенцев – их головы, как зонтиками, прикрыты шапочками из листьев лотоса, от пояса и ниже они измазаны кровью. Все девяносто пять или девяносто шесть младенцев стоят, выстроившись в ряд, и без перерыва повторяют плачущими голосами: «Охари-ё, охари-ё!» – «Возьми нас на спину! Возьми нас на спину!» – это, по всей видимости, и есть те самые убумэ, о которых ходят слухи…

Как жутко. Спина у меня похолодела. Похоже, наслаждаясь моей реакцией, Кёгокудо продолжил:

– Надетые на их головы шапочки из листьев лотоса – это не что иное, как плаценты. Концепция о том, что абортированные эмбрионы и мертворожденные дети, которые в японском языке называются мидзуго – «водяными детьми», – возвращаются, чтобы преследовать и терзать живых, не так уж стара, и это – ее первоначальная форма. Подумать только, их приходит почти целая сотня! Однако их плач не слишком отличается от плача матери. «Обарё-о» – вот как он звучит. Так же, как имя ёкая под названием «Обарён». В просторечии его также называют «Омбу-обакэ» – «оборотень, которого носят на закорках». Внешне он напоминает ёкая Кава-акаго, или «речного младенца», изображенного Сэкиэном во второй части его «Иллюстрированного собрания ста демонов прошлого и настоящего», опубликованного в тысяча семьсот семьдесят девятом году, или «Гогя-наки» – «старика, который плачет, подобно младенцу» – ёкая, известного в префектуре Токусима. В окрестностях Нагасаки убумэ называют морского духа, а в провинции Этиго[100]

есть привидение, которое ведет себя так же, но предстает в облике паука. Учитывая все это, истинная форма такого загадочного существа, как убумэ, становится чрезвычайно расплывчатой.

– Но разве позавчера ты сам не изложил мне концепцию о том, что убумэ – не призрак, но воплощение сожалений беременной женщины, умершей в родах?

– Это так. Но поразмысли об этом. У мертвых нет никаких сожалений. Сожаления испытывают те, кто остались, – люди, продолжающие жить.

– Разве это не сожаления, которые остаются в виде мыслей умершей женщины, желавшей позаботиться о своем ребенке?

– Это не так. Мертвые ничего не желают и ни о чем не думают; на то они и мертвые. Это живые размышляют о сожалениях, которыми должно было быть наполнено сердце матери, умершей в тот самый миг, когда она собиралась принести в мир новую жизнь. В общем, это живые повсюду доказывают существование призраков. Иными словами, те, кто определяет форму, в которой является призрак, – это живые, то есть те, кто видит призрака.

– Что это значит?