Лето злых духов Убумэ

Когда я проснулся, времени было уже больше девяти утра. Все еще шел дождь. Кёгокудо нигде не было видно; на низком столике лежали ключ от дома и записка от хозяина – то ли образец искусной каллиграфии, то ли нацарапанные как попало как курица лапой иероглифы – в любом случае разобрать их было непросто. Содержание записки было более чем обыденным: «Выходя, закрой дверь на ключ; ключ можешь забрать с собой, он запасной», – и все в таком роде.

Воспользовавшись умывальником, я побрился и, выпив лишь две чашки воды, выбежал из дома, закрыв, как мне было сказано, дверь на ключ. Спустился с холма. Зонт я на собственное усмотрение позаимствовал со стойки при входе.

Мне не хотелось возвращаться домой, так что я зашел в магазин поношенной одежды и выбрал дешевую спортивную рубашку и штаны. Пока мне подшивали нижнюю кромку новых штанов, я осмотрел те, что все еще были на мне: не только порваны в нескольких местах, но еще и так сильно измазаны грязью и кровью, что, по-видимому, привести их в порядок было уже невозможно. Делать нечего; я попросил хозяина магазина выбросить их вместе с моей старой рубашкой. Хозяин магазина задал мне в ответ странный, как будто из прошлой эпохи вопрос, не повстречался ли я на горной дороге с разбойниками.

У меня возникло ощущение, что я уже довольно давно не был дома. Тотчас мне вспомнилось лицо моей жены, и я испытал теплое, успокаивающее, очень ностальгическое чувство.

Съев поздний завтрак в небольшом ресторанчике, я позвонил с находившегося там телефона Кибе и рассказал ему о деталях нашего предприятия.

Следователь рассмеялся, сказав: «Этот Кёгоку, вечно он придумывает какое-нибудь представление и все преувеличивает», – и добавил, что к семи часам подъедет на своем джипе к подножию головокружительного склона, чтобы забрать меня.

Затем я хотел позвонить Рёко, но заколебался, сжимая в руке телефонную трубку. По правде говоря, прежде чем звонить Кибе, я должен был связаться с ней, но я совершенно не представлял, что скажу ей. Пожилой мужчина – хозяин ресторана – смотрел на меня пристальным колючим взглядом, так что под его давлением я все же решился набрать номер.

– Сегодня вечером я приведу оммёдзи, – сказал я Рёко.

Та удивилась такому внезапному заявлению, но в итоге я уговорил ее пообещать, что она соберет всех остальных членов семьи и в условленном месте также будут поставлены к восьми часам вечера пять стульев. В голове у меня действительно, как и сказал Кёгокудо, было немного смутно. Я совершенно утратил какие бы то ни было сообразительность и находчивость, так что говорил просто, бесхитростно и исключительно по делу – что, возможно, как раз и было в этой ситуации самым правильным.

Повесив трубку, я испытал некоторое беспокойство насчет того, как вообще Рёко удастся уговорить своего рационального спорщика-отца и свою упрямую мать следовать этому плану. Также на меня навевало уныние то, что я двулично не сказал ей про Кибу и его людей, которые будут ждать в засаде снаружи клиники.

Чем я, в сущности, занимался?

Я выиграл один день дополнительного времени, но в результате, ничего не делая, тратил это время впустую.

Я задумался. Кёгокудо советовал мне не делать этого, но в голове моей сами собой закрутились неуклюжие мысли.

Было слишком много вещей, которых я не понимал, – даже не мог сказать, в чем именно была загадка. Фудзимаки действительно пропал, и младенцы исчезли. Но тем не менее я думал, что все это не было сердцевиной тайны. Чем на самом деле был «слон», на которого я должен был смотреть?

В голове у меня клубилась белая дымка. Я мельком увидел девочку – Кёко Куондзи, спрятанную в ее тени. Было душно, хотя ливень постепенно усиливался. Мне хотелось найти место, где я мог бы хоть немного успокоиться.

В поисках укрытия от дождя я зашел в кафе возле станции – не сказать чтобы очень чистое. В полумраке кафе играла какая-то не знакомая мне классическая музыка, и было ничуть не прохладнее, чем снаружи.

Я позвонил Кёгокудо. Он уже вернулся домой, и я сказал ему, что Киба подъедет к семи часам вечера к подножию холма, чтобы забрать нас. Телефон в кафе совершенно не подходил к окружающей обстановке – это был выпущенный в 1952 году новейший телефонный аппарат «Фьюджитцу хай-фай 4», и у меня возникло смутное ощущение неправильности происходящего. Странно было пользоваться подобной вещью в подобном месте.

Сидя в неудобном кресле с выпиравшими из-под обивки пружинами и делая глотки чуть теплого, выдохшегося кофе, я, несмотря на это, как-то сумел успокоиться и немного вздремнуть.

Было примерно без десяти семь. Я стоял у подножия головокружительного склона – иными словами, у ворот города могил, окруженного масляно-блестящими глинобитными стенами. Я никогда не стоял там вот так, праздно обозревая окрестности, – или, быть может, причиной этому был дождь, но окружающий пейзаж казался мне непривычным и новым.