– Да-да, Ацу-тян, когда ты звала меня, я совершенно не слышал твой голос. Однако удивительным образом слышал пение цикад и шум ветра. И хотя я не мог закрыть свои уши, из всего многообразия звуков я не слышал только твой голос, Ацу-тян. А если так, то я подумал, что даже с открытыми глазами можно было не увидеть
Так, значит, его видел только Энокидзу…
А для меня единственного он действительно оставался невидимым.
– Подобные вещи… разве такое бывает? – спросил Аоки. – В это невозможно поверить.
– Они не встречаются повсеместно, но такое возможно. Что касается Сэкигути-куна, то он должен понимать, что та «реальность», которую мы сейчас видим, слышим и физически ощущаем, – это не реальность как таковая. Мозг воссоздает ее на основе той информации, которую выбирает по своему усмотрению. Следовательно, в случае когда какие-то важные элементы картины мира оказываются невыбранными, человек совершенно не способен их воспринять. Даже если они есть в его памяти, они так никогда и не выходят на сцену сознания.
– А-а, ну да… все, что мы видим и слышим, представляет собой воображаемую реальность. Человек не способен самостоятельно определить, является ли она подлинной реальностью или же нет…
Я жил в воображаемой реальности, где не было никакого трупа. Это все равно как видеть призраков… только наоборот.
– Повреждения мозга, например, могут приводить к тому, что человек перестает различать лица или же утрачивает общее понятие о цифре пять – при том, что представление об остальных цифрах у него сохраняется, – и другим поистине интереснейшим симптомам. Все мы живем с нашими превратными представлениями и иллюзиями, полагая, что это реальность, но можно сказать, что в действительности каждый из нас живет внутри собственной головы. Это происшествие оказалось таким запутанным по той причине, что людей, одинаково неспособных увидеть мертвое тело, было несколько. Кроме того, все осложнилось тем, что одним из них был наблюдатель со стороны… Тацуми Сэкигути. Если б такой человек был один, то можно было бы все уладить, просто сказав, что он тронулся умом; а так дело вышло очень хлопотным.
– А что насчет той пожилой пары наемных работников? По твоим словам, они вроде бы тоже заходили в ту комнату.
– Естественно, они всё видели. Вероятно, для них это было чересчур ненормально, и они, не вынеся этого, уволились. Ведь именно Токидзо и его жена внесли в библиотеку кровать, на которой лежала Кёко-сан. Поставить собственную кровать рядом с трупом своего мужа… с точки зрения обычного человека это не просто странно, это – настоящее безумие.
– Поэтому они получили такую огромную сумму за молчание?
– Это не так. Ведь заплатившая им управляющая делами клиники не знала об этой ситуации.
– Полагаешь, не знала?
– Я думаю, что пожилая пара хранила молчание лишь из чувства долга и признательности, которое их семья пронесла через многие поколения. Если у госпожи Куондзи и была необходимость заплатить им за хранение тайны, то это отдельное происшествие.
– Какое? Дело о пропавших младенцах?
– Позже у нее самой можно будет спросить.
Киба фыркнул.
– Ну что ж, ладно… однако я пока что не удовлетворен этим объяснением. Даже если подобные нелепые вещи действительно происходят. Почему это случилось с сестрами Рёко и Кёко и этим тупицей писателем? К тому же почему оставленный там на полтора года труп выглядел таким свежим, как будто только что был жив? И потом… что, собственно, было в животе Кёко?
– Да, действительно, – сказала Ацуко, – это ведь точно не было обычной беременностью.
Кёгокудо скривил лицо, как будто все это было для него весьма обременительно, и взъерошил пальцами волосы.
– К чему обращать внимание на подобные вещи, владея пониманием общей картины? Если слишком погружаться во второстепенные ничтожные детали и объяснять их одну за другой, можно провести многие дни, но так никогда и не закончить. Я ведь не писатель и не редактор журнала.
– Я не понимаю этой общей картины. Слушай, продавец книг, чем была беременна Кёко? Почему ее живот разорвался?
Кёгокудо нахмурился.
– Ох, почему все вы продолжаете размышлять о каких-то невозможных вещах? Почему вам не приходит в головы,
– Так что же, получается, в ее животе вообще ничего не было?
– Да. Он был полон сожалений и надежд. И так и не сбывшейся мечты Фудзимаки, – Кёгокудо выразился, вопреки обычному, поэтически.
– Кёгокудо, ты… с самого начала, когда я рассказал тебе эту историю, ты ведь сразу же предположил это, верно?