– Она яростно отрицала действительность. Однако… мертвое тело Макио обладало силой полностью разбить это отрицание в мелкие осколки за одно мгновение. Реальность мертвого тела ее мужа повлекла бы за собой полное разрушение всех ее надежд, которые она возлагала на прошлое, настоящее и будущее. Именно поэтому Кёко не могла увидеть его. Ложная беременность и исчезновение трупа были двумя частями одного целого. Для ее мозга поддержание неведения о трупе было таким же важным – нет, даже более важным, чем поддержание симптомов беременности.
Киба застонал.
– Но все это закончилось бы, если б было обнаружено сторонним наблюдателем. Жестокая ирония состоит в том, что благодаря ее пребыванию в той самой комнате и вынашиванию несуществующего ребенка именно там, – к счастью или к несчастью,
– А-а-а! – закричал Найто.
– Но даже если б я ничего не сделал, Кёко-сан, скорее всего, не продержалась бы и нескольких дней. Если даже регрессивного гипноза, выявившего обман, было достаточно, чтобы ее живот разорвался, – значит, ее тело испытывало чрезмерную нагрузку. И все же я не мог довести дело до конца другим способом, – Кёгокудо с искренним сожалением опустил взгляд.
– Что это была за реальность, которую она настолько не хотела признавать? Что, в конце концов, произошло? Что сделала эта женщина своему мужу, которого она так сильно любила? – Киба вновь бросил взгляд на Найто.
– Сначала… – заговорил Найто. – Сначала Кёко сама пришла, чтобы соблазнить меня. Сейчас, когда я думаю об этом, это кажется мне безумием.
Найто вопреки обыкновению был неожиданно уравновешенным. В сравнении со словами и поведением прошлого Найто сейчас он выглядел совершенно спокойным.
– Я пришел в дом Куондзи… думаю, тогда минул год с начала войны; значит, получается, уже примерно десять лет назад. Я… сразу после моего рождения моя мать умерла… я не знаю, когда умер мой отец. Мои самые ранние воспоминания – это жизнь на втором этаже публичного дома. Моими приемными родителями, которые меня воспитали, была пара сводников, подыскивавших девушек клиентам. Вульгарная, грубая, бедная жизнь. Однако они, как полагается, отправили меня учиться в школу. Почему? Такое было условие. Каждый месяц к ним приходил необыкновенный человек, приносивший им деньги.
Найто поднял голову и посмотрел на Кибу. Его глаза были, как обычно, налиты кровью, но в них не было и тени замешательства.
– Да. Расходы на мое содержание и воспитание оплачивал кто-то другой. Они мне это часто говорили. «Ты – гусыня, несущая золотые яйца». Когда я был тем голодным мальчишкой, я не понимал, о чем это они. Ха-ха-ха… как думаете, откуда брались эти деньги? Кто был тем благодетелем, каждый месяц посещавшим бордель, пряча свое лицо?.. Им была хозяйка этого дома.
– Этого… этим людям давала деньги на твое воспитание госпожа управляющая делами клиники? Но почему?!
Найто прикрыл глаза, словно погрузившись в дорогие ему воспоминания.
– Тогда она была настоящей красавицей. Всегда идеально одета… раз в месяц я лишь мельком видел ее, прячась где-нибудь в укромном месте. Как бы счастлив я был, если б эта женщина была моей настоящей матерью… так я тогда размышлял. Затем в какой-то момент я подумал: а не так ли это на самом деле? Может быть, она и вправду моя настоящая мать?
Сказав это, он слабо рассмеялся.
– Но это было не так. Вероятно, моя настоящая мать родила меня в этой клинике, а потом умерла в результате какого-то несчастного случая. Из-за этого мой отец повесился. Клиника пыталась искупить свою вину… так говорили мои приемные родители. Странная история. Какие могли быть особые основания у клиники, чтобы искупать вину и что-то мне возмещать? Все, что я мог придумать, – это что моя мать умерла из-за врачебной ошибки и они не хотели, чтобы это было предано огласке. Но я до сих пор не знаю, что это был за несчастный случай. Как бы то ни было, у моих приемных родителей был чуткий нюх на деньги, и, едва их почуяв, они взяли меня, представив все так, будто я был их дальним родственником.
Найто сделал глубокий вдох.
– Однако, когда началась война, что-то произошло, и парочка, содержавшая бордель, спешно собралась и покинула город, просто бросив меня. Я был девятнадцатилетним студентом. Тогда ко мне, уже практически впавшему в отчаяние, пришла госпожа и впервые со мной заговорила. Как же я был поражен, когда она сказала, что возьмет на себя заботу обо мне! У нее было два условия. Первое: я должен был постоянно выдавать себя за дальнего родственника их прежнего могущественного хозяина. Второе: я должен был стать врачом и войти в семью, женившись на их дочери. Я согласился на оба. Так я начал жить в этой пропахшей лекарствами клинике.