– Вот как, понятно… Кстати, госпожа: свиток с секретными рецептами снадобий, который фигурирует в предании об убийстве паломника, рассказанном Томико-сан, действительно существует?
Кикуно со вздохом подняла голову. Она выглядела опустошенной.
– Свитка… свитка не было, но я точно помню, что видела копии каких-то тайных медицинских текстов. Поскольку они были довольно старыми… кажется, они хранились в ящике из павлонии[131]
. Но я не знаю, что в них было написано.– Они все еще у вас?
– Ну… если они и есть, то должны быть в той библиотеке, но так ли это? Кажется, после войны я их не видела.
– Вот как… В то время, когда вы потеряли с ним связь, сколько лет было Сугано-сану… нет, на сколько примерно он выглядел?
– Ну-у, он был старше меня на семь или на восемь лет, так что на тот момент, пожалуй, ему должно было быть пятьдесят пять или пятьдесят шесть… но, если так посмотреть, он странно состарился. Выглядел так, будто уже преодолел склон своего шестидесятилетия.
Взгляд Кёгокудо на мгновение стал острым и пронизывающим, после чего он почтительно кивнул пожилым супругам.
– Я все понял. У меня больше нет вопросов. Я спрашивал лишь о вещах, о которых тяжело говорить и которые вам не хотелось бы вспоминать. Простите меня за мою бестактность. Следователь Киба, господин и госпожа Куондзи, судя по всему, довольно сильно устали, поэтому, я полагаю, на этом их лучше было бы отпустить. Разумеется, решение остается за полицией.
– Эй, не обрывай все так внезапно! Я пока что совершенно не представляю, что к чему.
– Не беспокойся об этом. Поскольку я уже в общем и целом понял сущность этого дела, я объясню тебе после того, как они уйдут. Эти люди не знают ничего сверх того, что уже рассказали нам. Дальнейшие расспросы будут для них только пыткой.
Старик поднял дрожащую руку:
– Постой. Как тебя…
– Прошу прощения. С прошлого вечера я не представился. Меня зовут Акихико Тюдзэндзи, – в ответ на вопрос директора клиники подчеркнуто медленно отрекомендовался Кёгокудо.
– Тюдзэндзи-кун, ты говоришь, что тебе понятно общее содержание этого дела. Если так, то не мог бы ты позволить нам выслушать правду? Нет… мы
Пожилая женщина уже не плакала. Больше не было ни гордой жены самурая, ни управляющей делами клиники с долгой и славной историей, ни женщины, которая несла на своих плечах груз судьбы с древним проклятием и наследственной одержимостью, – осталась лишь состарившаяся мать, уставшая от слез.
– Бывает и такая правда, которую лучше не знать.
– Все равно мы рано или поздно ее узнаем.
– То, что я сейчас скажу, может быть для вас очень жестоко, особенно для вашей жены.
– Что ж, мы к этому привыкли.
– Вот как…
Кёгокудо окинул взглядом всех собравшихся в комнате и тяжело вздохнул. Затем посмотрел на меня.
Я не хотел этого слышать.
Теперь мой друг в своей обычной логичной и систематичной манере собирался рассказать о том,
– Кто же доставил письмо Рёко-сан, адресованное Макио-куну, я до последнего не мог этого понять, – словно смирившись с необходимостью рассказывать, начал Кёгокудо. – В его дневнике было написано, что письмо принес «старик». Сначала я подумал, что это был Токидзо-сан, но он совершенно не подходил. В то время ему было сорок с небольшим; он был слишком молод даже для того, чтобы назвать его пожилым. К тому же совершенно невозможно было представить, чтобы искренне преданный и верный Токидзо-сан, узнав такую тайну, не передал бы ее вам.
– Совершенно верно. Что до Токидзо, то… если б он знал, то первым делом пришел бы сообщить нам. Но, Тюдзэндзи-кун, в то время в нашем доме не было ни одного старика. Люди старшего поколения уже давно умерли. Я был самым старшим…
– Может быть, это был Сугано-сан?
– Сугано?.. Но ведь он был не в том возрасте, чтобы называть его стариком… нет… ну, с точки зрения незнакомых людей, Сугано, может быть, и выглядел как старик… однако с чего бы это был он?
– Я думаю, что Сугано-сан был тем, кто нажал на спусковой крючок этого происшествия, – уверенно сказал Кёгокудо.
– Что именно, по-твоему, сделал Сугано?