Лето злых духов Убумэ

– Там… если закрыть дверь, то снаружи с трудом можно расслышать голос того, кто находится в комнате. Я едва слышала ее доносившиеся изнутри крики и плач… «Пока ты не позволишь мне родить моего ребенка, я отсюда не выйду»… Три дня подряд я стояла под дверью, плакала и умоляла. Затем, на четвертый день, крикнула ей, что разрешаю ей родить. Вышедшая из комнаты Рёко выглядела в точности такой же осунувшейся и изможденной, как сейчас Кёко, но при этом она радовалась, как ребенок, смеясь и пританцовывая… свирепое буйство дикого животного, владевшее ею до этого, теперь казалось неправдой. С того момента Рёко осталась в педиатрическом корпусе, готовясь к родам. Мы стеснялись чужого внимания и скрывали ее, но, по крайней мере, к ней вернулось равновесие. Только вот, думая о том, как родился мой ребенок, у которого не было головы, я пребывала в чрезвычайном смятении. У меня был муж, но у Рёко не было человека, который смог бы ее поддержать… и стать отцом для ее ребенка.

Снаружи, кажется, шел дождь. Отдаленный шум дождя делал внезапно наступившую тишину еще ближе к совершенному безмолвию.

– Тогда так же… как и сейчас… было начало лета. Рёко… в той самой комнате… которая сейчас стала библиотекой… родила ребенка… у которого не было головы.

«В той самой комнате…»

– Я… как когда-то моя мать… тем же самым камнем… ударила того ребенка… и убила его.

«Убила…»

– Рёко вновь впала в неистовую ярость. Физически она была жестоко истощена, практически блуждала на грани жизни и смерти… но, несмотря на то что она была так ослаблена, снова превратилась в дикого зверя…

– Она похитила чужого младенца, верно? – сказал некоторое время молчавший Кёгокудо.

Кикуно кивнула:

– Да. Более того, в тот же день. Я в свое время трое суток не могла подняться с постели после родов… я была в панике, спешно отобрала младенца у Рёко и возвратила его матери. Я не хотела позволить моей дочери совершить ту же преступную ошибку, которую когда-то совершила я. Но Рёко сопротивлялась. Когда я насильно отобрала у нее ребенка, она рассвирепела и принялась буйствовать даже сильнее, чем раньше. И это сразу же после родов… Решив, что так она может умереть, мы с мужем вдвоем привязали бесновавшуюся Рёко к кровати.

– Вы ведь сделали не только это.

– Убитого… мною младенца… ребенка, у которого не было головы… я взяла его… поместила в банку с формалином… у изголовья… я поставила его у ее изголовья.

– Как жестоко! – воскликнула Ацуко Тюдзэндзи.

– Я хотела заставить ее наконец понять, что ее ребенок умер. Если этого было не сделать, мое дитя так и продолжало бы похищать чужих младенцев. Чувства моей дочери… мне они известны лучше, чем кому бы то ни было. Но у меня не было иного выхода, кроме как заставить ее это понять. К тому же я хотела также заставить ее понять, насколько тяжким преступлением является безответственное зачатие ребенка. Ее мимолетное увлечение привело к появлению на свет этого несчастного младенца! Я хотела заставить ее понять чувства ребенка, обреченного на смерть! Наверное… я вела себя как демон, а не как мать. Вы можете говорить мне что угодно и будете правы, но я лишь хотела, чтобы она поняла…

– Ребенок не должен был умереть, вы убили его, – строгим тоном проговорил Кёгокудо. – Это может показаться жестоким и бессердечным, но это правда. Я понимаю справедливость ваших действий, но неужели вы не подумали о том, что значило для Рёко-сан ваше наказание? Вы лишь передали своей дочери то, что сделали собственными руками, заставив ее пережить то страдание, которое пережили вы. Вы в неизменном виде передали собственной дочери нелепое древнее проклятие, из поколения в поколение непрерывно передававшееся в вашей семье.

– Я… я…

– Сделанное вами было ошибкой. Вам было необходимо дать ей поддержку и понимание материнского сердца, наполненного любовью и лаской, проявить современную широту взглядов и смелость, чтобы навсегда порвать со старым обычаем. Но у вас не было ничего из этого. Если б вы нашли подобный подход к Рёко-сан, то по меньшей мере последовавших за этим отвратительных и зловещих происшествий удалось бы избежать. Действительно достойно сожаления.

Произнеся все это еще более суровым голосом, Кёгокудо молча поднялся. Однако свой следующий вопрос он задал с не свойственной для себя нежностью:

– Итак, что произошло с Рёко-сан после этого?