Лето злых духов Убумэ

– Это истинная сущность некоторых видов одержимости. Есть разные причины, по которым человек может забыться и временно утратить свое «я», – для кого-то это сильный гнев или опьянение. Однако, пока сохраняется непрерывность обычного сознания, нельзя говорить об одержимости. Если же перемена внезапна и непрерывность сознания нарушается или же возникает впечатление сосуществования двух разных личностей, это начинают называть одержимостью. Однако все это не выходит за пределы тонких различий.

– Ну-у, пожалуй, есть парни, чей характер полностью меняется, стоит им выпить саке. Они и впрямь становятся похожи на животных.

– Однако одержимости не ограничиваются одержимостями духами животных. Встречаются также случаи, когда вместо обычно используемых областей мозга включаются и начинают функционировать более высшие, которые в повседневной жизни остаются бездействующими. Это и есть камигакари – «божественная одержимость». В таком состоянии человек получает доступ к воспоминаниям, которые обычно не воспроизводятся, и проявляет чувства, выходящие далеко за пределы привычного здравого смысла. Короче говоря, возникает ощущение, будто он знает вещи, которых знать не может. Видит образы, которые обычно невозможно увидеть. Слышит звуки, которые невозможно услышать, – обретает способность внимать голосам богов и пророчествовать.

– Это всё явления одного порядка?

– Здесь необходимо обратить внимание на то, что «личности более высоких уровней» включают в себя «личности более низких уровней». То есть в состоянии «божественной одержимости» человек сохраняет воспоминания, которые есть у него в обычном состоянии, но в обычном состоянии у него нет ни единого воспоминания из тех, которые возникают в момент одержимости. И наоборот, в состоянии «одержимости духом животного» у человека нет его обычных воспоминаний, но по возвращении в обычное состояние он сохраняет смутные и расплывчатые воспоминания о том времени, когда пребывал в одержимости. При этом, поскольку эти воспоминания не соответствуют

обычным принципам поведения человека, он не может воспринимать их как воспоминания о поступках, совершенных им по собственной воле.

– Что ж, это означает, что в животном состоянии кэмоно-цуки Рёко была «Кёко»?

– Сначала, полагаю, это было не так. Должно быть, «Кёко» изначально находилась на том же уровне, что и обычное сознание Рёко-сан, или же была по отношению к ней «личностью более высокого уровня». Однако ее с самого начала тонкая и деликатная психика не вынесла столь резкой перемены ситуации. И когда ее младенец – ее безголовый ребенок – был убит у нее на глазах, человеческая личность «Кёко» полностью разрушилась. «Кёко» превратилась в живущее одними только инстинктами кэдамоно – дикое животное. Сверх того, затем ее ожидала пытка, когда она, будучи привязанной к кровати, была вынуждена смотреть на мертвое тело своего ребенка, помещенное в банку с формалином, которая была поставлена возле ее подушки. Если б это была Рёко-сан, быть может, на нее подействовали бы нравственные или логические доводы. Однако пытке была подвергнута превратившаяся в

кэдамоно, одержимая животной сущностью «Кёко». Подобные средства на нее не действовали.

Внутри управляющей делами клиники словно что-то надломилось. Мне было понятно, что она больше не станет плакать или сердиться.

– Однако настоящая трагедия произошла после этого. Пытка, тянувшаяся больше недели, совсем как воздержание от еды и другие религиозные практики буддийских монахов, повлияла на ее психику… нет, на сам ее мозг. Что можно было сделать, чтобы высвободиться из этого бедственного положения? Чтобы спасти ее разум и душу, ее мозг в конце концов создал третью личность

.

– У нее что, было не раздвоение, а растроение личности? Такое вообще бывает? – Киба посмотрел на меня, как бы ожидая подтверждения или опровержения этих слов.

– Состояние, при котором в сознании одновременно появляется больше одной индивидуальности, называется диссоциативным расстройством идентичности или расстройством множественной личности. Число индивидуальностей не ограничивается двумя. Может быть и три, и четыре, и сколько угодно еще, – небрежно ответил я.