Летом сорок второго

Сергей Гаврилович успел перемахнуть через забор и скрыться в соседском саду. Немцы выгнали всех, остались лишь хозяин дома инвалид Филимонов и с ним такие же ветхие старики из других семей, не способные идти своим ходом. Ольга, как всегда, взяла на руки крошечную Галину, Тоня вела Бориса и Зою, Тамара успела схватить подойник, бросив в него ложку, кружку и миску, а Виктор повел корову. Обеих лошадей немцы велели оставить на месте.

Выгнанные из филимоновского двора семьи влились в общий поток, текший по Сагуновскому краю. В толпе говорили, что их гонят на хутор Красные Дачи. Это было начало поголовного выселения жителей из прифронтовых сел, деревень и хуторов, проходившего в несколько этапов. Белогорцы оказались рассеянными по всему Подгоренскому району, многих загнали даже в Курскую область. Некоторые угодили в концентрационный лагерь близ колхоза «Опыт». Эти люди вместе с советскими военнопленными познали всю тяжесть немецкой неволи.

В сумерках колонны беженцев подошли к урочищу Андрюшкино. Ольга не раз представляла пункт их конечной остановки. В ее голове рисовались страшные картины концлагеря или железнодорожной станции, откуда всех отправят в Германию. С самого начала этого перегона она думала, как отстать от общей массы. Заметив раскидистый куст шиповника, Ольга быстро глянула по сторонам и беззвучно указала на него старшим детям. Конвоиры не страдали куриной слепотой, да к тому же с началом сумерек стали пускать осветительные ракеты. Бить не стали, плетка лишь визгливо резанула воздух над головами.

Ночью их пригнали в Красные Дачи. Здесь дали волю выбора двора для постоя. Ольга разыскала дом одной дальней родственницы. Баба Поля, уже пожилая, но еще резвая старушка, с деревянной колодкой вместо левой ноги, приняла их с радушием: разместила в передней комнате, разрешила пользоваться хозяйственной утварью и даже брать продукты с огорода.

Виктор узнал, что его сверстники собираются в группы по нескольку человек и тайком бегают в Белогорье за продуктами. Ходили слухи, что до сих пор в рощах и ярках остались подводы с советскими консервами, сухарями и сахаром. Возвращаясь из Белогорья, селяне приносили корзины крупной вишни, оклунки[13] молодого картофеля и огурцов. С двумя товарищами, Новиковым Мишкой и Володькой Пащенко, которого по-уличному звали Шкураток, Виктор отправился попытать счастья.

На окраине Белогорья Володька стал сманивать спутников именно к своему огороду, хотя жил дальше всех от Сагуновского края – в начале Октябрьской улицы, в центре села. Причины этих уговоров Мишке и Виктору были понятны: Шкураток хотел проверить, уцелел ли его дом после залпа «катюши».

Во дворе одного дома по Октябрьской улице, там, где в нее упирается Зеленый переулок и начинается Ковалева улочка, они увидели два обгоревших грузовика. В кузове одного из них стоял закрепленный цепями мотоцикл. Володька полез на закоптелое шасси:

– Вот это техника! Да что толку, сгорел вместе с машиной.

Мишка Новик слазил в другую машину, рядом с ней земля была усеяна снарядами. Продукты пока не попадались. Центр села – сплошное пепелище, лишь кирпичные богатыри царской кладки, с проломанными жестяными крышами, закоптелые и безоконные, да нескольких отдельных хаток, уцелевших чудом. Не так опечалил Володьку вид сгоревшего дома, как гора мусора, оставшаяся от сарая. Поковыряв носком ботинка обугленную балку, Володька произнес:

– Помнишь, Мишка, сколько мы всего под стрехой спрятали? Автомат, бинокль, обрез шоферский.

– Ого! – присвистнул Виктор. – Это ж от-куда такое добро?

– Да это мы после бомбежки, как переправу разнесло, в Круглое бегали, – ответил за Володьку Мишка. – Там машин наших – тьма. Мы и прихватили: Володька автомат, а я обрез.

– Так давайте еще сходим, – предложил Виктор.

– Да ну, вдруг немцы нас с оружием увидят? – не согласился Мишка.

– Так мы оружие не будем брать, – настаивал Виктор, – может, консервы достанем.

Линия немецкой обороны пока еще неплотно опоясала село, и ребята свободно покинули Белогорье. Выйдя на луг, они сразу почуяли запах разлагавшихся трупов. В траве попадались погибшие. Тех мертвецов, что не успели убрать белогорцы в первой половине дня 7 июля, жители убирали потом по приказу оккупантов. Немцы опасались вспышки инфекций, всех павших с улиц Белогорья крестьяне погребли. Но беженцы, что погибли в Донской прибрежной полосе, за пределами села, так и лежали неубранными. Когда дул восточный ветер, в село залетал противный дух тления.