Летом сорок второго

– По-хорошему, Ольга, я домой должен был еще летом вернуться. Выяснили, что по годам я мобилизации не подхожу, ну и отпустили через неделю на все четыре стороны. Я вернулся, а за Доном уже немец. Так в Дуванке на постое и остался. Бывало, подойду к военным, говорю: «Братки, дайте в бинокль погляжу, цела ли моя хата?» Они дают. Вижу – стоит наша саманочка[46] . А уж как снег лег – пропала. Видать, сгорела в перестрелке. Я сегодня перебрался на нашу сторону, у Засола еще с июля баржа стоит, так я попутно в ней сумку соли набрал, в выходе нашем оставил. Пришел во двор – от хаты и следа не осталось. Только кровать наша железная закопченная стоит. У Слюсаревых спросил, где вас искать. Подсказали мне, вот и пришел.

– А они уже в Белогорье? – удивилась Ольга.

– Ага. Начали люди потихоньку возвращаться.

– Выходит, не зря я сегодня Витьку домой послала.

– Так Витьку-то я встретил! Да. В Андреевке с ним виделись. Про соль ему сказал, велел меня дома дожидаться. Ничего, станем к кому-нибудь на постой, у кого хата уцелела. Начнем отстраиваться.

Молчавший до этого Сергей Гаврилович молвил:

– Пойду и я. Вернусь в Лиски, может, возьмут меня на прежнюю должность.

Александр Иванович протянул ему руку, крепко пожал:

– Спасибо, Сергей. Семейство мое в целости сохранил…

Он порывисто обнял шурина, ставшего на полгода вместо отца его детям.

* * *

Узнав, что семья не имеет теплой одежды и детям даже не в чем выбежать на двор, Александр Иванович решил идти за трофеями к местам боев. На следующий день они с Тамарой отправились к «Опыту», где, как слышали от людей, побило много немцев. Войска ушли дальше на запад, вслед за отступавшим противником, но еще долго бродили по хуторам и окрестностям полуживые, похожие на привидения, закоченевшие и раненые дезертиры или случайно отставшие от своих вражеские солдаты. Они были безобидные, но все же отпускать Тамару одну Ольга не решилась.

За селом склон чернел от мертвых тел. Улицы «Опыта» загораживали груды брошенных дальнобойных орудий, грузовиков, автобусов, гусеничных тягачей и колесных тракторов. У огромной пушки прислонилась поленница из раздетых догола и поставленных на головы закоченевших трупов. Неподалеку хлопали взрывы, и Тамара ежилась, думая, что это отстреливаются оккупанты. Оказалось, местные мальчишки рвали валявшиеся повсюду гранаты. Наверное, и «шутка» с трупами была делом их рук.

В разбитой школе оконные проемы были завешены плащ-палатками, а во дворе валялось множество трупов. Сняв одну плащ-палатку, Александр Иванович подошел к лежавшему мертвому телу. Толстый немец, с зиявшей на затылке раной, распластался на животе, раскинув в стороны руки. Журавлеву с трудом удалось вытряхнуть его из шинели.

Из ранцев Александр Иванович вытряхивал бесполезное солдатское барахло: котелки, кружки, патроны, гранаты, заскорузлые от грязи портянки, молитвенники на тонкой бумаге, рисованный жирными мазками портрет Муссолини. В одном рюкзаке попалась целая сувенирная лавка – на снег выпала фотография полувековой давности на плотном картоне, с важным усачом в аксельбантах, средних размеров икона в серебряном окладе, старинного вида часы на цепочке, Георгиевский крест и обломок мела с зубчатым отпечатком вымершей мезозойской твари. Владелец ранца надеялся украсить свой дом необычной атрибутикой, добытой в далекой варварской стране.

Бойня у «Опыта» поглотила много разноплеменных солдат. Были здесь и экзотичные жертвы войны. Вместе с прочими тыловыми службами сюда попал отступавший из Россоши офицерский публичный дом, знаменитый тем, что контингент в нем вербовался из уроженок далекой Триполитании. Диким контрастом горели их яркие арабские одежды, пестрые шали и кричащие украшения на фоне унылых российских снегов.

Тамара с отцом были не одиноки, бродили средь трупов и другие охочие до трофеев люди, слышались разговоры:

– Как зашли наши в село, так я мальцов от окон оторвать не могла. Наши танки стали рядком, а итальянцы выдохлись на гору-то лезть. Лупанули наши с танковых пулеметов, так те прямо снопами и повалились. Вон, вся гора ими устлана.

– Глянь-ка, у немецких дамочек, где только сережек нету: и в ушах, и в носе, и в глазу даже.

– Да с чего ты взял, что немки они? Морды черные, как у цыганок.

– А видали, что за сани у наших? Что ты!

– То не нашенские, то американцы по ленд-лизу нам поставляют.

– Не знаешь – так помолчи. Сибиряки нас освобождали, вот у них там, в Сибири, все на таких аэросанях летают.

– Детвора-то рада на чудо-санях прокатиться.