Летопись 1. Крылья черного ветра

Манве милостиво кивнул. Нетерпение Эонве и его готовность исполнить приказ были приятны Королю Мира.

— Но запомни: с миром должны прийти вы в Смертные Земли. Однако если Отступник вышлет против вас войско и прольется хоть капля крови — да будет истреблено зло, а он силой доставлен на суд Великих. Только тогда; понял ли ты меня, воитель? Только тогда!

— Да, о Великий, — Эонве вновь поклонился и впервые позволил себе незаметно улыбнуться. Он понял главное: то, что стояло за словами Короля Мира.

И Манве протянул своему Майя белую красивую руку, унизанную драгоценными перстнями. Благоговейно припал Эонве к этой надушенной холеной руке, и, подняв глаза, преданно взглянул в лазурные очи Манве.

Тогда, восстав с трона, заговорила до сих пор молчавшая Королева Мира:

— Прими знамя Валмара, воитель — да узрят в Смертных Землях славу и величие Бессмертных.

Нежный мягкий голос Варды прозвучал в ушах Эонве колдовской музыкой. Сами Владыки Арды напутствуют его — есть ли счастье выше, чем исполнить их волю!

На лазурном полотнище искусные руки Вайре-Ткачихи вышили золотом сияющее Око — знак всевиденья Единого. Королева Мира коснулась холодными губами лба Эонве, он же, объятый трепетом и смущением, поцеловал край ее бело-золотой мантии.

Голос Ороме прозвучал, словно зов боевых труб, и Эонве вскинул голову, раздувая ноздри, словно пес, предчувствующий славную охоту:

— И от меня прими дар, Глашатай Короля Мира! Пусть звук этого рога огласит просторы Смертных Земель, вселяя ужас в сердца врагов и заставляя трепетать души покорных!

И белый, окованный золотом, украшенный изумрудами и бриллиантами боевой рог лег в руки Эонве. Глашатай Манве поклонился.

Последним заговорил Тулкас, и мрачная радость была в его глазах:

— Подними эту чашу — да исполнится воля Владык Мира! Во славу Отца — да сгинет Враг!

Эонве выпил густо-золотое вино. Слегка кружилась голова — то ли от сладкого крепкого напитка, то ли от того, что его удостоили столь великой чести. Один из Майяр Манве, рангом пониже, молчаливо поклонившись, принял пустой кубок и почти мгновенно исчез, робея перед Великими.

— Теперь иди, — повелительно сказал Манве. — Часом торжества Справедливости станет тот час, когда вернешься ты.

Поклонившись почти до земли, Эонве вышел, бряцая оружием.

…Лучше, чем кто бы то ни было, он понимал: Люди выстоят против Эльфов даже сейчас, когда земля эта обескровлена войнами. Но воинство Бессмертных им не победить.

Он знал, чем может защитить себя. Но и сама мысль о том, чтобы ранить сердце Эа, была невероятной, кощунственной. Преступной.

И тогда он приказал уходить всем.

Можно ли не исполнить приказ Властелина? И — как подчиниться такому приказу? Воины Востока и Севера готовы были сражаться до конца: пусть уходят женщины и дети, они — останутся. Они еще надеялись, что Властелин вступит в бой сам, безоглядно веря в его силу.

А у него больше не было сил.

И воины Аст Ахэ, его ученики, видевшие и понимавшие все, сказали только: «Среди нас нет предателей. Мы не оставим тебя». И кто-то глухо добавил: «Учитель».

Им он не смог приказать.

А потом пришли Четверо. И Золотоокий, спокойно и печально взглянув ему в глаза, промолвил: «Мы на твоей стороне, Великий Вала. Мы остаемся». Это — мы остаемся — как клятву, повторили остальные.

Они сделали выбор. И он не смог сказать — нет.

Таково было великое, бесчисленное войско Ангбанда. Да еще полсотни Демонов Темного Пламени, Валараукар.

И Орки, в ужасе бежавшие перед войском Бессмертных.

Последний день. Последняя ночь. Краткие часы, дарованные им — перед смертью, ему — перед вечной мукой.

— Учитель!

Он поднял голову. Все-таки остался. Зачем? Он не может не понимать, что это — неизбежная смерть…

— Учитель, мы решили — пусть будет сегодня пир. Я пришел пригласить тебя…

Острой болью пронзило сердце. Голос — ровный и спокойный:

— Благодарю. Я приду.

Он вошел в зал, и замерли воины в благоговейном молчании — словно видели его в первый раз. И, показалось, вслед за ним ворвался в зал горький холодный ветер — хотя шел он медленно, впервые — не скрывая хромоты, впервые — не пряча в складках тяжелой мантии искалеченных рук. И не было короны на нем, как не было ее никогда, если приходил он говорить со своими учениками: только седые волосы волной лунного света спадали на плечи, но показалось почему-то — звезда на челе его.

…Сегодня место и честь — младшему, самому юному из воинов Аст Ахэ, для которого завтрашний бой станет первым. И — последним. Сегодня ему выпало — поднести первую чашу Учителю, и мальчишка старается справиться с волнением. Чаша из мориона, окованная железом, в его руках. Одно — прийти к Учителю, позвать его на пир; но совсем другое — перед всеми подать ему чашу. И голос юноши чуть дрожит, когда он произносит:

— Возьми, Учитель…

Эту чашу всем — пить в молчании, словно причастие. За победу? — победы не будет. И — кому пожелаешь здравствовать, когда завтрашний день суждено пережить только одному — Бессмертному? И вновь льется в чашу густое вино. Голос — мягкий и печальный:

— Скажи свое слово, Хэттар.