- Гарри, о черт…, — похоже, пират тоже об этом не подумал… Вот вчера утром он вспомнил про заживляющую мазь…
Я зажмуриваюсь, крепко-крепко, чтобы он не видел, что у меня в глазах стоят слезы. Вот еще, глупость какая, будто я стану оплакивать свою порванную задницу… А он тем временем успевает уложить меня на живот, и, не спрашивая разрешения, широко раздвигает мне ноги. О, Мерлин, я не знаю, от чего мне сейчас хуже — от боли или от нестерпимого стыда. Валяюсь тут перед ним в совершенно непотребном виде и чуть не плачу.
- Черт бы меня побрал, — говорит лорд Довилль, — как же ты мог… Тебе же было больно… Почему ты мне ничего не сказал?
- Ладно, — бурчу я из своего надежного укрытия в виде довольно помятой в ходе ночных боев подушки, — Мне не было больно. Что, все так плохо? Колдомедицина здесь бессильна, и оставшуюся жизнь я проведу стоя?
Да, вот сейчас я пытаюсь шутить, нет, не потому, что мне так весело — мне ужасно неловко на самом деле, я бы провалился сейчас прямо сквозь скалы на дно морское и лежал бы там себе тихо — несколько веков… Когда я слышу, что он берет в руки еще какую-то склянку, я понимаю, что смерть моя не будет легкой.
- Северус, не надо! Пожалуйста!
О, вот теперь я даже знаю, как мне его называть! Потому что он сейчас… нет, ну стерпеть такое при свете дня я уже точно не смогу! И у него пальцы жесткие, а мне и так адски больно! И вообще, так же нельзя…
- Успокойся, пожалуйста, — произносит он и кладет ладонь мне на плечо, — потерпи пару минут.
- Да я хоть пару часов потерплю, — я пытаюсь извернуться и посмотреть на него, но у меня не выходит — он довольно ощутимо прижимает меня к кровати, — просто ты же не можешь…
- А, — я слышу усмешку в его голосе, — вот ты о чем… То есть трахаться с тобой всю ночь я могу…
- Но есть же исцеляющие…
- Исцеляющие чары не очень хорошо помогают при внутренних повреждениях, — злорадно поучает меня пират, а сам уже коварно касается святая-святых, тьфу ты, нет, конечно, я не то хотел сказать…
Я сжимаюсь, съеживаюсь от его прикосновений, если честно, мне просто очень больно, так больно, что я вцепляюсь зубами в подушку, чтобы не вскрикнуть, не расплакаться. И вновь начинаю дрожать…А он, помучив меня пару минут, как и обещал, правда, очень бережно, никуда не уходит, остается сидеть рядом со мной и вдруг осторожно гладит меня по плечу и по коротко стриженному затылку. Мне кажется, он делает это впервые в жизни — гладит кого-то, осторожно, несмело, пытаясь утешить. Не думаю, что ему хоть когда-нибудь в его сознательной жизни доводилось это делать. Совершенно несвойственный ему жест… У него даже пальцы чуть дрожат…
- Глупый, сейчас все пройдет, — целует меня куда-то в спину, — прости меня. Кажется, я… несколько перестарался.
Воспользовавшись тем, что он больше не удерживает меня, я аккуратно переворачиваюсь на спину, смотрю на него — просто не верю… Северус Снейп, лорд Довилль, хозяин пиратского острова чувствует себя виноватым… Вглядывается в мое лицо, отводит мне со лба мгновенно намокшие от пота волосы. И я, сам не зная почему, сгибаю левую руку, ставлю ее на локоть и ловлю его ладонь, соединяя наши пальцы в замок. И улыбаюсь ему.
- Все нормально, — говорю я ему. — Мне кажется, я тоже участвовал. И мне понравилось. Я сумасшедший. Аминь.
И минут через двадцать, когда способность передвигаться возвращается ко мне, мы идем завтракать. Нет, разумеется, мы еще некоторое время ищем и чиним мои очки, я при этом продолжаю возлежать с несчастным видом, так что вся работа достается пиратскому капитану. Отозвавшиеся на его «Акцио» обломки оправы с разбитыми линзами сначала не внушают мне оптимизма, но восстановлению все же подлежат. Так что, когда мы оказываемся внизу, где на открытой веранде, выходящей на широкую скалистую террасу, над которой склоняются сосны, уже накрыт стол, я различаю окружающую обстановку ясно и отчетливо и вообще вполне похож на человека.