Летучий корабль

Те дни… наверное, они были похожи друг на друга, но сейчас я нанизываю их один за другим, словно бусины на тонкую леску, и готов перебирать бесконечно. Нет, словно жемчужины…такие гладкие, почти одинаковые на вид, но каждая наполнена своим собственным, заключенным в хрупкую сферу, светом.

Как-то, наверное, на четвертый или третий день наших островных каникул, Северус спускается на пристань, и я с удивлением вижу красный платок с большим узлом у него на голове — так обычно рисуют пиратов в книжках. Он улыбается, подмигивает мне, видя мое изумление — самое странное, что этот безумный платок ему невероятно подходит. И серьга в ухе — ночью он всегда снимает ее, ему почему-то кажется, что он может меня поранить.

- Никогда тебя таким не видел, — наконец ошеломленно говорю я.

- Видел бы, если бы ходил со мной в рейды, — он отвязывает канат, удерживающий катер у берега, а сам кивает мне на место у руля, на свое место.

А я, вместо того, чтобы привычно насупиться при упоминании пиратской темы, вдруг представляю себе, как мы ходили бы с ним в рейды, а потом запирались бы в его каюте и…

- Ну да, — мне невероятно смешно даже думать об этом, — а потом бы выгнали Малфоя из господского дома…

- Откуда? — он удивленно поднимает бровь, он же вряд ли знает, как мы прозвали их с Малфоем жилище.

- Из господского дома. Ты что, не слышал никогда?

- Не приходилось.

Ну, разумеется, посмел бы кто-нибудь сказать при нем такое на острове! Пират тем временем занимает место в носовой части катера, перед ветровым стеклом, вытягивает длинные загорелые ноги и небрежно командует мне:

- Заводи уже давай. Поехали! — а потом усмехается, — подумать только, господский дом…

- Не боишься доверять мне катер?

- Ну, если мы врежемся в скалы, буду утешаться тем, что разобьюсь первым.

И я впервые сам завожу мотор и вывожу катер из бухты.

Пещеры, галечные и песчаные пляжи, острова, иногда всего несколько шагов в длину и ширину, где нет никого кроме нас с ним и чаек. И так как чайки явно в большинстве, они косятся на нас янтарными глазами с некоторым подозрением, но, видя кусочки хлеба у нас в руках, подходят совсем близко, чуть склоняя голову набок, неуловимо напоминая этим птичьим жестом стоящего рядом со мной пиратского капитана.

И еще в этих днях очень много желания, страсти, секса — я так и не решусь назвать то, что происходит между мной и Северусом, тем простым и емким словом, которое само собой приходит ко мне уже в Лондоне, когда я не знаю, куда мне деваться от ненависти и презрения к этому человеку, но бьюсь, словно в тесной клетке, только от одного — от любви к нему, для которой в моей жизни уже не может быть места. Но тогда, на Кесе, я даже не могу представить себе той тоски, что будет пить мою душу и склевывать печень, прилетая каждый день, нет, конечно же, только ночью, в точно назначенный час. И тогда я, вначале неохотно, а потом все чаще и чаще стану доставать из своих тайников те самые жемчужины, любоваться на них, перекатывая в ладони. И сегодня они со мной, словно четки…

Однажды ночью он будит меня, — зажигает свечу, я моргаю со сна, смотрю на него и не могу понять, зачем он прогнал эту спокойную уютную темноту. А в его глазах какая-то совершенно незнакомая мне тревога, он вглядывается в мое лицо и спрашивает:

- Тебе что-то приснилось?

- Я не помню. А что…

- Ты мечешься по кровати, кричишь. Что с тобой?

- А, — я сонно улыбаюсь. Даже не думал, что подобная ерунда может напугать его. — Это еще со школы, не обращай внимания. Мне часто что-то снится, а потом я ничего не помню. Рон тоже всегда меня будил.

- Ну, хорошо, — он задувает свечу и обнимает меня. Не думаю, что ему понравилось упоминание о Роне Уизли в его спальне. Молчит, наверное, пару минут, и вдруг неожиданно признается: — Знаешь, для меня вообще непривычно, что…

Да, я охотно верю, что для него засыпать и просыпаться с кем-то рядом — совершенно незнакомое чувство. Он одинокий хищник, мне кажется, таким, как он, не свойственно подпускать кого бы то ни было так близко к себе, как оказался сейчас я.

- Ты никогда не спал ни с кем так, как сейчас со мной?

- Наверное, нет. И даже не предполагал, что это может мне понравиться,— его пальцы ловят мои и больше не отпускают. — Как ты сопишь во сне, как ты пахнешь, как мгновенно засыпаешь на полуслове, как не любишь вставать…

Странно, что он вообще говорил со мной об этом, потому что … черт, потому что такого не говорят тем, с кем собираются провести несколько дней, а потом выбросить из своей жизни навсегда. И когда я об этом думаю, я всегда упираюсь в одну и ту же стену, упираюсь, потому что если я посмею додумать, то стена неминуемо обрушится и погребет меня под обломками. Что если он действительно не хотел потерять меня? На что он надеялся? У меня нет ответа. Просто чтоб вот так быть вместе, говорить друг другу всякие глупости, отводить пряди волос со лба, пробегать пальцами по лицу, прочерчивая линию бровей… для этого нужна целая вечность, огромное и бескрайнее навсегда, которого нам никто не обещал.