Летучий корабль

Хорошо, говорю я им, я просто не стану о нем думать, что бы ни значило то, что произошло на Кесе. Я запрещу себе вспоминать о нем, потому что если даже я и соглашусь с вами, да, я признаю, возможно, спорить с вами вообще глупо, это все равно ничего не меняет. Он использовал меня, просто утоляя свое желание, он хотел меня и он сделал все, чтобы получить меня на эти десять дней в свое полное распоряжение. И приложил все усилия, чтобы я был с ним по собственной воле. То, что он разрушил мою жизнь — это просто случайность — он не претендовал на мою душу. То, что я не смогу забыть его — это мои проблемы. Не то, о чем ему следует знать. Поэтому мы больше не станем говорить об этом. А вы можете приходить ко мне во сне, просто поболтать, будете курить свои сигары, а я вдыхать их запах — я не возражаю. Я больше не стану запирать вас. Но ни вы, ни я, ни он — никто ничего не получит. Потому что это невозможно. Ведь если честно, мы с ним враги, мы всегда ими были. А врагам не сдаются. Но ты же сдался, Поттер? Демоны ухмыляются. Мерлин, какая знакомая мимика! Да, сдался. Но больше этого не произойдет. Даже не из-за того, что он выкинул меня в Лондон, лишив напоследок магии. Наигрался? Я в это не верю. Просто знаю, что это не так. Но больше ничего не будет. Никогда. Потому что то, как он поступил с Герми — вот этого я простить ему не смогу. Дурак, ты не сможешь простить его и за себя, просто за святость своей дружбы прятаться удобно и благородно. А вот носиться со своей поруганной невинностью и уязвленной гордостью некрасиво. Так что просто заткнись. Наши с ним дороги — они больше нигде не пересекаются. И не надо, поскучаешь и забудешь. Ты же помнишь, что тебе не нравятся мужчины… Хотя… было здорово.

А за моими окнами тем временем брезжит рассвет, и я отправляюсь наверх, чтобы выпить оборотное зелье и приняться за дела — завтрак, уборка, сад. Я надеюсь, мистер Уилкинс, если суждено ему будет когда-нибудь вернуться сюда, не будет на меня в обиде. Я сгребаю в пакеты часть его старой одежды, оставляя только то, что могу хоть как-то представить на себе. Остальное выношу в чулан — меня раздражает этот добротный запах бедности и бережливости, что царит в чужой спальне. Мою и тру — полы, ванную, тумбочки, лестницу. В конце-концов, совершенно непонятно, сколько мне еще жить здесь, ведь то, что позавчера мы так легко нашли первую из дверей, ведущих в тоннели, еще не значит, что путь до второй будет столь же простым. Ведь она расположена в дальнем конце заваленного мебелью и хламом коридора, а мы с Герми должны имитировать деятельность на благо хозяйственного отдела, а значит, отправлять отчеты и прочая, и прочая. Так что, думаю, быть мне мистером Уилкинсом не меньше месяца…

А днем, когда трава в саду уже достаточно подсохла, я выкатываю на газон обычную маггловскую газонокосилку и чувствую себя в своей стихии. Мне даже кажется, что вот-вот — и тетя Петуния появится на пороге, чтобы придирчиво оценить мою работу и констатировать, что я даже газон по-человечески подстричь не могу.

После обеда настает черед гостиной, по-моему, ее углов уже пару месяцев не касались швабра и тряпка. А потом я добираюсь до книжных шкафов мистера Уилкинса, и тут я не тороплюсь — задумчиво перебираю книги, стирая пыль с каждой из них. Я уже не раз говорил о том, что, получив довольно своеобразное образование, часто чувствовал себя неучем, особенно оказавшись в маггловском мире. И те книжки мистера Уилкинса, если честно, были чуть ли не первые в моей жизни, которые я читал осознанно, а не потому, что меня заставляли или мне было уж совсем нечего делать.

Я медленно провожу чуть влажной тряпкой по корешкам и обложкам — на ней остается белесый след — должно быть, мистер Уилкинс прочел их все еще в молодости. Названия большинства из них мне ни о чем не говорят, однако я откладываю в сторону Мильтона и Диккенса — кажется, эти имена я слышал от Гермионы. А следующая за Диккенсом — такая старая-старая, буквы на обложке почти стерлись… Оскар Уайльд. Постойте-ка…это имя тоже кажется мне знакомым, только вот это воспоминание точно не связано с Герми. Ну да, вот же черт! Невилл, да-да. Нев читал нам какие-то стихи, когда мы сидели на земляном полу островной тюрьмы в ожидании казни. Что-то про тюрьму, врача и палача… И я открываю книжку, перелистывая пожелтевшие страницы. И вскоре нахожу ту самую балладу, что патетически декламировал Невилл, готовясь к смерти, на которую, как оказалось, его никто и не собирался обрекать. Вот и те самые строки. Мой взгляд скользит чуть вверх по странице — и я понимаю, что эта книга специально принесена сюда моими демонами для того, чтобы я больше не знал покоя:

Любимых убивают все,

Но не кричат о том.

Издевкой, лестью, злом, добром,

Бесстыдством и стыдом,

Трус — поцелуем похитрей,

Смельчак — простым ножом.

Любимых убивают все,

Казнят и стар и млад,

Отравой медленной поят

И Роскошь, и Разврат,

А Жалость — в ход пускает нож,

Стремительный, как взгляд.

Любимых убивают все -

За радость и позор,

За слишком сильную любовь,

За равнодушный взор,