Летучий корабль

Не дожидаясь конца занятий, я, наскоро простившись с Драганом, буквально бегу в ближайшее Интернет-кафе, чтобы оттуда написать Гермионе. Да, к счастью, она наконец завела и себе отдельную почту, потому что, пользуясь ящиком Рона, ей неудобно читать мне нотации. Но сейчас это как раз кстати — ведь Рона я вряд ли могу спросить о здоровье капитана Довилля, а вот ее могу. Потому что она мягче, потому что она девчонка, потому что она … она сразу догадалась о том, что я не просто бегу из магической Англии, оттого что мне там все осточертело.

«Герми, что с ним?» — пишу я ей, — «пожалуйста, если ты что-то знаешь, напиши мне. Ты можешь сто раз повторить мне, что я идиот, и я сто раз с тобой соглашусь. Я не хочу его видеть, ничего не хочу, но мне надо знать. Извини, если я пишу сумбурно, просто это так и есть».

И она отвечает, да-да, уже на следующий день я получаю указ о помиловании, подписанный лично Гермионой:

«Гарри! Про сумбур можешь мне даже ничего не объяснять — я знаю тебя столько лет и, мне кажется, вполне могу себе представить, что творится у тебя в голове. Поэтому этот пункт предлагаю оставить без комментариев. Я понимаю, что ты беспокоишься. Странно, правда? Особенно если мы вспомним, что вы с Роном устроили в мае. Но ты и так прекрасно знаешь, что я об этом думаю.

Так вот — тебе повезло! Со мной на курсе учится девочка, у которой отец работает в Мунго. Он, разумеется, велел ей ничего никому не рассказывать, потому что, сам понимаешь, лорд Довилль — вовсе не тот пациент, о котором следует болтать. И без того все, что случилось на том приеме, его болезнь и отставка наделали немало шума. Насколько я могла понять, ему стало плохо с сердцем, что вполне объяснимо: он практически все время был в разъездах, вел переговоры, а тут еще и ты… Он действительно был самым успешным министром по внешним связям за всю историю Магической Англии (кто бы мог подумать, правда? С его-то дипломатическими «талантами», которыми мы наслаждались шесть лет в школе. Но, видимо, на нас он их просто не расходовал). Благодаря ему у нас теперь прекрасные отношения со всем магическим миром, он смог открыть представительства там, где с нами раньше разговаривали разве что сквозь зубы. Даже Венесуэла подписала с нами соглашение об экспорте этой самой баруты, из-за которой Невилл, помнишь, едва не угодил в тюрьму. Так что совершенно неудивительно, что лорд Довилль в итоге не выдержал. Мне только непонятно, почему он подал прошение об отставке — насколько я знаю, он вовсе не так болен, что не может работать. Но об этом же ни у кого не выяснишь.

Моя однокурсница сказала, что они продержали его в Мунго буквально пару дней, а потом он сам ушел оттуда со скандалом, потому что считает, что у них такие зелья и методы лечения, что пациенту комфортнее будет на кладбище. Похоже на него, правда? Что он зельевар, и сам в состоянии о себе позаботиться. Вот, собственно, и все. Как у тебя дела? Ты ничего не рассказываешь, и я волнуюсь».

Я вздыхаю с облегчением и, как обычно, почти автоматически набираю на клавиатуре свое дежурное «все в порядке». И почти весь ноябрь наша корреспонденция напоминает мне переписку детей, разъехавшихся из школы на длительные каникулы, потому что они пишут, как у них все замечательно, а я отвечаю примерно так же, хотя в моих письмах нет ни единой детали, из которой можно было бы понять, что именно у меня хорошо. Если честно, мне так надоело читать и писать про это «все хорошо», что я начинаю думать, а не сократить ли нам количество писем до одного в неделю, потому что я не могу говорить с ними о том, что важно сейчас для меня — даже не могу написать, что ни черта не понимаю в математике, ведь это сразу же приведет к ненужным уточнениям и предположениям. Не могу рассказать о своих снах, сначала окутывающих счастьем, а потом вновь выбрасывающих меня в мое с таким старанием обустроенное одиночество. Не могу расспрашивать их о том, о чем хотел бы знать — им все равно ничего не известно. Нет, не только о лорде Довилле. Я бы хотел спросить, как дела у сэра Энтони, Драко, Тео, но Герми так погружена в свою учебу, в их наконец-то наладившуюся жизнь, наполнена предвкушением грядущего апрельского счастья и далека от того мира, в котором обитают мои «слизеринские братья», а Рон, тот и вообще перемещается по такой орбите, которая ну никак не пересекается с бывшими пиратами. Только однажды, купив от нечего делать газету в магическом квартале, я совершенно случайно натыкаюсь на упоминание о том, что сын Министра Магии решил переехать на остров в Карибском море, принадлежащий его молодой жене — ей не подходит холодный английский климат. Значит, они все же сделали то, о чем говорили еще зимой — тоже сбежали. Осталось еще и Тео перебраться в Америку к родителям Лиз…

Но однажды вечером, заглянув в то самое Интернет кафе, откуда я обычно выхожу на связь с четой Грейнджер-Уизли, я открываю почту, и, пробежав глазами первую строчку в письме Рона, в первые мгновения думаю, что я ослеп. Потому что оно начинается словами: Гарри, у нас беда.

* * *