«Послушай, мы могли бы… Это всего лишь тело, глупый…» Что он там еще говорил мне? Почему я решил, что он может спросить Рона обо мне? Ведь меня похоронили полгода назад… Но если Рон скажет сам? Обменяет меня на Герми и своего нерожденного сына? Я чувствую себя последней дрянью, но даже не сомневаюсь, что Рыжий будет готов и на это. Я не могу представить себе, что бы я сам делал на его месте, выбирая между женой и другом. Боюсь, на этот раз выбор просто не может быть сделан в мою пользу. И мой мелодраматический уход из магического мира обернется просто глупой ребяческой выходкой.
Я включаю ноутбук и впервые захожу в ту, нашу с ними почту прямо из дома — в тот момент мне кажется, что моя конспирация уже не имеет смысла. Если Рон последовал моему совету и отправился к лорду Довиллю немедленно, то он может написать мне через пару часов. Я не могу спать, я не вижу сейчас ни малейшего смысла заниматься хоть чем-то. У меня даже мелькает безумная мысль: бежать, бежать немедленно, куда глаза глядят, не позволить им найти меня… Идиот. Значит, пусть с Герми случится все, что угодно, а мне плевать, хочу маггловской вольницы … Жизнь, кажется, написала для меня только один сценарий, в нем бесконечно спасают и спасают: мир, друзей, подруг, избитого на поединке Маркуса Флинта, нерожденных детей. И всего одна кандидатура на роль спасителя…
Когда я, наверное, уже в пятый раз за последний час обновляю страничку, а там по-прежнему тишина, я понимаю, что в три часа ночи Рон вряд ли еще может быть у Довилля. Так что мне ничего не остается кроме как отправиться спать. А то письмо, которого я так ждал накануне, приходит лишь вечером следующего дня, а я так и сижу за столом, курю сигарету за сигаретой и радуюсь, когда мне удается выстроить в ряд несколько шариков одного цвета на мониторе, и они куда-то исчезают, освобождая место для следующих.
То письмо Рона приносит мне одну из самых непостижимых историй в нашей жизни:
«Привет, Гарри! Извини, что я сразу не написал, тут все так закрутилось со вчерашнего вечера, что я только-только уложил Герми спать, а сам устроился на кухне, чтобы немного перевести дух. Брат, знаешь, у нас, кажется, все в порядке, нет, в порядке все будет в апреле, но пока вроде бы… В общем, он сказал, что уверен, что спасет и ребенка, и Герми! Ты понимаешь, кто это сказал? Это, Гарри, только что пообещал нам капитан Довилль собственной персоной! И хотя мне по-прежнему непонятно, как ты… ладно, не мое дело, но я сегодня тоже готов носить его на руках, дарить цветы и ставить памятники при жизни! И еще — ты в безопасности! Он не спрашивал — я не говорил! Ты же сказал, что только в крайнем случае.
Все, попробую рассказать, как все так получилось. Понимаешь, я вчера почти ничего не соображал, когда ждал от тебя ответа, а потом, когда пришло твое письмо, подумал, что мог и не ждать — и так было ясно, что ты напишешь. Но вот твое «распоряжение» сейчас же отправляться к Довиллю несмотря на вечерний час было очень кстати — я так боялся к нему идти, что и с утра бы задницу от стула не отодрал. А так, можно считать, ты дал мне пинка. Только вот аппарировать я все равно не стал, а потащился к нему пешком, чтобы время потянуть. Вчера еще дождь был знатный, так что когда я добрался до дверей его особняка, с меня текло так, будто на меня ведро вылили. Я даже подумал, что это и неплохо — может быть, хоть растрогаю его своим жалким видом… Хотя смешно, разве его этим проймешь? Мокрый дрожащий Рон Уизли у дверей бывшего господина министра! Звоню в дверь — почти уверен, что либо не откроют, либо выйдет какой-нибудь расфуфыренный дворецкий и объявит мне, что лорд в такой час никого не принимает, а таких, как я, вообще не принимает никогда. И вот дверь открывается, я уже собираюсь объяснять, что мне нужно, глаза поднимаю — а он сам передо мной и стоит. Знаешь, ну, обычный такой, в джинсах, свитере, сигару в руке держит, маленькую такую.
- Уизли, — спрашивает (он же меня иначе и не называет), — случилось что-нибудь?