Лев и Аттила. История одной битвы за Рим

— Императрица, у тебя печальный вид. Не больна ли ты? — весьма вежливо отозвался Майориан о внешнем виде императрицы, которой второй брак принес морщины и преждевременную седину. Было дочери императора Востока и жене двух императоров Запада в то время всего только тридцать три года. Увы! Тяжел может оказаться не только крест, но и царственная диадема.

— Более страдает моя душа, чем тело, — призналась Евдоксия. — Разве может иметь радостный вид женщина, которой приходится делить ложе с убийцей мужа?

— Ты уверена в своих предположениях?

— Однажды Петроний Максим сам признался, что подстроил убийство Валентиниана и смерть Аэция произошла не без его участия. Руки его не держали меч, пронзивший тела самых известных римлян. Максим слишком хитер: он отыскал людей, способных убить Аэция и Валентиниана, и хитроумно заставил их совершить ужаснейшие преступления.

— Коварный подлец! — возмутился Майориан.

— Теперь ты понимаешь: каково мне каждую ночь ложиться с ним в постель. Не представляю даже, как бы я отблагодарила того, кто избавил бы меня от еженощной пытки. Этот храбрец станет для меня самым дорогим человеком на земле — наравне с моими дочерями.

— Я принес клятву верности, и все мои легионеры также, — размышлял Майориан. — Петрония Максима избрал сенат, и справедливое наказание узурпатора будет выглядеть мятежом не только против императора, но и против отцов народа.

— Я поняла из разговоров Петрония Максима, что он тебя побаивается, но еще больше опасается войска, тебе послушного, — осторожно промолвила Евдоксия, изучая при этом реакцию собеседника. — Как только момент будет удобным, император расправится с тобой. Так происходит со всеми, перед кем этот человек испытывает страх.

На лице Майориана не дрогнул ни один мускул.

— Со времен службы в Галлии я привык жить в казарме, вместе с легионерами. То самое безопасное место. На меня было совершено немало покушений, но со всеми злоумышленниками воины расправлялись без моего участия.

Евдоксия была разочарована, однако небольшая надежда еще теплилась в душе смертельно оскорбленной женщины:

— Всю жизнь невозможно прятаться за спинами легионеров. Тем более они меняются: одни погибают, у иных заканчивается срок службы, взамен им приходят другие. И некоторых постарается прислать в твою казарму Петроний Максим. Прощай и береги себя, Майориан!

— Я подумаю, Евдоксия, как тебе помочь, — произнес легат вслед уходящей императрице.

Однако деятельный Петроний Максим не оставлял времени для раздумий. Через несколько дней он объявил Евдоксии:

— Мой сын Палладий стал совсем взрослым. Я замечаю, что он с интересом смотрит на девушек. Настала пора его женить.

— Поступай, как сочтешь нужным. — Императрица попыталась отмахнуться от темы, совсем ей не интересной. — Твой сын — не мой сын, я не имею права участвовать в его судьбе.

— Но придется, Евдоксия, придется, — хитро улыбнулся Максим. — Сын мой чаще других одаривает восхищенным взглядом твоих дочерей.

Женщина пришла в ужас от нового плана императора:

— Опомнись, Максим! Моей младшей дочери Плацидии нет и четырнадцати лет, и повадками она совсем ребенок.

— Иногда и в более раннем возрасте римлянки вступали в брак, — не согласился с доводами супруги Петроний Максим и тут же сменил атаку: — Евдокия-то постарше будет. Она была обещана сыну Аэция, и непременно оказалась бы в его ложе, если б Валентиниан не проткнул мечом предполагаемого свекра Евдокии.

— Нельзя трогать Евдокию! — снова воспротивилась императрица. — Она обручена с Гунерихом. Едва Валентиниан пообещал ее в жены Гауденцию, как тут же получил гневное письмо от короля вандалов.

— Гейзерих далеко, и между нами не суша, привычная варварам, а капризное море. Подумай хорошо, Евдоксия, какая из твоих дочерей более всего подойдет в жены моему сыну, а я тем временем посоветуюсь с Палладием, — Петроний Максим не желал слышать более никаких возражений. — Пойми, дорогая жена: союз моего сына и твоей дочери будет залогом того, что римский трон останется за нашими детьми и их потомками. Разве ты этого не желаешь?

Евдоксия совершенно не разделяла планов мужа, которые показались бы разумными любому человеку… у которого нет сердца. Евдоксия ненавидела мужа, она не желала, чтобы Плацидия либо Евдокия связывали себя узами брака с его сыном, и любой ценой стремилась избавиться от семейства, в близкие отношения с которым заставил ее вступить исключительно страх за судьбу дочерей. Самым обидным стало то, что этот страх никуда не исчез, но, наоборот, вырос до гигантских размеров и теперь толкал Евдоксию на отчаянные поступки, последствие которых она не могла себе представить.

Как назло, последняя надежда Евдоксии — Майориан — не появлялся в императорском дворце, и со времени их разговора не прислал ни единой весточки. Императрица потеряла веру в решительность Майориана и обратилась с просьбой о помощи к самому успешному человеку той эпохи (после отошедших в мир иной Аттилы и Аэция).

"Великий и могущественный король вандалов, — писала она Гейзериху, — императрица Рима Евдоксия приветствует тебя.