Лев правосудия

Моника была еще в «Санс ном», отрабатывала вечернюю смену до конца. Пока дела с рестораном шли без помех: ни неприятных посетителей, ни звонков с угрозами или анонимных писем. Никто не вымогал плату за «крышу» и не утверждал, будто еда испорчена. Я знала, что скоро мне наскучит такая гладкая жизнь. Единственным, кто вносил элемент напряженности, был Юрий Транков. Можно сказать, мне этого не хватало.

Снова вспомнился рассказ Кари Суурлуото о том, что Кейо дважды сбегал из-под стражи. Почему мне об этом не сообщили? Угодив в тюрьму, мой отец утратил родительские права, и уж тем более никаких прав на меня у него не оставалось после моего совершеннолетия. Я была ему абсолютно чужим человеком, который лишь случайно обладал наполовину тем же набором генов.

Я решила принять горячую ванну: в квартире имелась такая роскошь. Помешанный на экологии кузен Моники, по слухам, никогда этого не делал, но я включила воду, не засоряя голову мыслями о мертвых белых медвежатах. Какой грязной я чувствовала бы себя, если бы отправилась в постель с Транковым только из детского желания отомстить! Раньше я не сдерживала своих сексуальных порывов и никому не клялась в верности. Не клялась я в этом и Давиду, да он и не просил. Но Транков не мог избавить меня от чувства пустоты, в духовном смысле еще более тяжелого, чем в физическом.

Итак, что я вообще знаю о Давиде? Долгое время он подвизался в Европоле, специализируясь на вопросах энергетики. Привык играть по собственным правилам. Лишь через три месяца после взрыва яхты «I believe» Давид сообщил мне, что остался в живых. Утверждал, что проходил длительное лечение от последствий переохлаждения, полученного при заплыве в ледяной Балтике, и просил ради моей собственной безопасности воздержаться от лишних вопросов.

Но зачем Транков стал бы мне лгать? Вполне возможно, что Давид Сталь переметнулся на сторону преступников, во всяком случае, если его прежние боссы угрожали ему тюремным заключением. Давид всегда плохо переносил власть авторитетов, это он все-таки мне рассказал.

«Зачастую четкие командные отношения облегчают нашу работу. Не бунтуйте против своих непосредственных начальников только ради бунта. Иногда нужно проглотить свою гордость и подчиниться. Нужно научиться оценивать, что является целесообразным», — будто наяву услышала я спокойный низкий голос Майка Вирту. «Ой, Майк! — думала я, подливая в ванну горячей воды. — Давида Сталя ты бы в нашу академию не принял». Чтобы попасть туда, одних денег мало — еще нужно пройти тест на пригодность. Я прилетела в Нью-Йорк самым дешевым рейсом через Стокгольм и Амстердам и провела три ночи в однозвездочном отеле в самом грязном закоулке Куинса. На собеседовании, которое временами напоминало допрос, спрашивали о прошлом, и я была уверена, что ужасный поступок отца лишит меня возможности попасть в число учащихся. Майк Вирту лично решал вопрос о пригодности каждого поступающего. Я помню, как волновалась, ожидая своей очереди в коридоре академии. Я не знала, сколько претендентов было в целом, но принять предполагалось двадцать человек. Молодой афроамериканец, зашедший передо мной, вышел со злобным видом и пнул стену, удаляясь по коридору: сразу было видно, что он не умеет справляться со своими нервами и поэтому не отвечает требованиям, предъявляемым к телохранителю. Майк сидел за столом, перед ним лежала высокая стопка бумаг: наши тесты. Вопросы составлял он сам.

— Садитесь, пожалуйста, — обратился он ко мне.

Эта фраза была мне привычна по урокам английского, но прозвучала она с иным произношением, чем у преподавателя в Оутокумпу. Я хотела остаться стоять: так мне было бы легче выйти побыстрее, не показывая Майку своего разочарования.

— У меня никогда раньше не было студентов из Финляндии. Учился один датчанин несколько лет назад, но вы ведь не можете быть совсем одинаковыми. Или вы, финны, больше похожи на русских?

Мне казалось, моя судьба зависит от ответа.

— Мы, собственно, ни на кого не похожи. Привыкли быть где-то посередине. Наш национальный поэт Рунеберг сказал так: «Мы не шведы, русскими мы не желаем быть, а потому будем финнами».

— Интересно. Во всяком случае, ты первая финка в этом учебном заведении. Добро пожаловать! — Майк поднялся и протянул руку, и я ответила широченной улыбкой, будто на печенье из Ханко.[26]

Только позже я сообразила, как мне повезло, что Майк не оказался знатоком финской истории: это известное выражение принадлежит стороннику нашей самобытной культуры А. И. Арвидсону, а вовсе не Рунебергу.

Но и горячая ванна не успокоила меня. Я подумала, не пойти ли встречать Монику, но потом решила включить компьютер. Зашла на сайт ЦКП под логином и паролем Лайтио, хотя сама пока не знала, что надеялась найти. Задала в строку поиска «Давид Сталь». Ни этот запрос, ни другой, на имя Даниэля Ланотте, ничего не дал. Вот если бы зайти с компьютера Рютконена, но как до него добраться? Попыталась поискать Карло Дольфини — участь мужчины без ботинок продолжала беспокоить меня и спустя полгода.