Лев правосудия

Бинго! О Дольфини был целый рапорт. «Дольфини, Карло Пьетро Джованни. Родился 4.04.1969 в Риме. Переехал в провинцию Абруццо в Лаго-ди-Сканно в 2005-м. Официальная профессия — пекарь. Держал пекарни в Трастевери и Сканно. Семья: жена Роза, детей нет. (Во всяком случае, от Розы, о внебрачных детях сведений не имеется.) Связи с римской мафией, возможно, переехал в Лаго-ди-Сканно в целях своей безопасности (сведения не проверены). По словам жены, уехал в Америку прошлой весной; со слов соседей, жена уехала вслед за ним. Записей о въезде в страну нет».

Дальнейшее заставило меня похолодеть от страха. «Соответствующий приметам Карло Дольфини полуразложившийся труп найден в ходе осушительных работ в Маремма восемнадцатого октября. На теле имеется смертельное огнестрельное ранение. Роза Дольфини не обнаружена. Родственники ничего о семье не знают. Карабинеры расследуют (будто бы!) смерть Дольфини. Совершенно точно — не расследуют».

Судя по заключительному предложению, автором опуса был сам Лайтио. Вероятно, все это он узнал от своего итальянского коллеги Карузо. Но почему не рассказал о судьбе Дольфини мне?

Да потому что хотел защитить меня, ответила я сама на свой вопрос. Хотел, чтобы я забыла Давида Сталя.

Конечно, тот, кто оставил труп Дольфини в Монтемасси, был осведомлен о том, что Давид жил в доме не один. То, что меня отпустили обратно в Финляндию и не тревожили, могло означать одно из двух: либо меня не посчитали опасной, поскольку я не видела ничего важного, либо убийца был Давид. Но почему мобильник Давида оказался в кармане Дольфини?

Я все-таки ничего не понимала. Все ответы были неправильными. «Признай это, Хилья. Признай, что никогда не узнаешь», — сказала разумная часть меня. Только она никогда не была во мне самой сильной.

На кухне раздался шум: вернулась Моника, и я выключила компьютер. Она спросила, как я провела выходной, и я пробормотала что-то неопределенное про выезд на природу, хотя мои уши горели. Я пошла в постель и закрыла глаза, но долго видела перед собой босые ноги, торчащие из болота. В моих ушах отдавался женский голос: «Ты где, Карло? У какой-то женщины?» Как скоро после этого Роза Дольфини «отправилась в Америку»? Они были мне чужими, и если Карло Дольфини состоял на службе у мафии, он знал, чем рискует.

Лежа под одеялом, я думала: видит ли сейчас Давид эту почти полную луну, чей свет бил мне в глаза так сильно, что пришлось встать и задернуть занавески? И ненавидела себя за эти мысли.

На улице маячил одинокий прохожий — невысокий широкоплечий мужчина. Проходя мимо моего окна, он повернул голову, и я рассмотрела черты его лица. Это был комиссар ЦКП Мартти Рютконен.

Утром я убедила себя, что не стоит придавать особое значение ночным прогулкам Рютконена под моим окном. Будто нет других причин, кроме меня, по которым человек пройдет посреди ночи на перекрестке Юрьонкату и Ээрикинкату! Но все же мне никак не удавалось сосредоточиться на работе. По дороге в Вейккола, где я должна была забрать партию экологически чистых корнеплодов, все время думала, знает ли семья Давида о его местонахождении. Давид часто рассказывал мне о родных: об отце, который был наполовину русским, наполовину эстонцем, о матери, которая родилась в Таммисаари и отправилась в Тарту изучать русский. О сестрах на десяток лет младше. Одна из них уже была замужем, другая нет, все члены семьи по-прежнему жили в Тарту. Сообщил ли им Давид, что жив? Может быть, мне стоит связаться с ними и сказать, что я друг Давида и меня беспокоит его исчезновение? Я помнила имена его родителей: Антон и Ева, сестер звали Сири и Йоханна. Сири была замужем, и я не знала, взяла ли она фамилию мужа.

Или лучше обратиться к брату Джанни? Возможно, он что-то знает. Пожалуй, в наше время в монастыре есть и Интернет или, по крайней мере, телефон. Брат Джанни умеет держать рот на замке, но должна же я что-то делать. Внезапно я осознала, что в последнее время сильнее ощущаю незримое присутствие Давида — словно сам он приказывает мне заняться поисками.

Проклятый Сталь! Он просто сделался моей навязчивой идеей! Я настолько погрузилась в свои мысли, что едва не врезалась в «мерседес», которому должна была уступить дорогу, и съехала на обочину. Экстренно затормозив, я остановила машину, пока она не начала распахивать поле, а «мерседес» тем временем был уже далеко. Я же не сразу выбралась на своем фургоне с обочины на дорогу; в этот момент все меня выводило из равновесия.

Вейкко сидел со своим приятелем на заднем дворе ресторана, пил кофе и ел вчерашние карельские пирожки.

— Что у тебя, девушка? — спросили они, когда я выпрыгнула из фургона и принялась разгружать товар.

— Брюква, репа, морковка и свекла.

— Собираетесь делать винегрет? — спросил Вейкко.

— В это время еще не готовят рождественские блюда? — поинтересовался приятель Вейкко. Я кивнула, и он добавил: — Это ты будто бы охранница этого ресторана?

— Ну, вроде того, если «Санс ном» понадобится охранять.