Лев Толстой

Эта надежность и спокойствие – только видимость. «Поэт лучшее своей жизни отнимает от жизни и кладет в свое сочинение, – отмечает он в записных книжках. – Оттого сочинение его прекрасно и жизнь дурна».[418] Корректура пятого тома задержалась из-за болезни детей. В апреле 1869 года писатель работал над второй частью «Эпилога». «…То, что я написал, особенно в эпилоге, не выдумано мной, а выворочено с болью из моей утробы»,[419] – делится он с Фетом. Наконец, 4 декабря последний том «Войны и мира» поступил в книжные магазины.

Расставшись с героями, с которыми прожил рядом шесть лет, Толстой ощутил чудовищную пустоту. В каком-то тумане продолжал сосуществовать с тенями, которые отпустил в мир и в судьбу которых уже не мог вмешаться. Сумеет ли он написать еще что-то после этого громадного романа, забравшего у него все самое лучшее. «Теперь для меня настало мертвое время, – признавался Лев Николаевич Фету. – Я не думаю, не пишу и чувствую». В этом же году, 20 мая, родился его четвертый ребенок, сын, которого назвали Львом.

Глава 4

«Война и мир»

Выход в свет «Войны и мира» в шести томах принес Толстому успех, которого трудно было ожидать после прохладного приема первых глав романа, опубликованных в «Русском вестнике». Читатели опустошали книжные лавки, дарили книгу друзьям, обменивались в письмах, шедших в разные уголки России, мнениями о героях. Чрезвычайное волнение царило и среди писателей – все понимали, что произошло нечто необычное, и – кипели, шумели, вспыхивали. Друг Фет, прочитав последний том, упрекал Льва Николаевича в том, что тот «депоэтизировал» в «Эпилоге» Наташу. Боткин делился с Фетом, что: «Исключая страниц о масонстве, которые малоинтересны и как-то скучно изложены, этот роман во всех отношениях превосходен… Какая яркость и вместе глубина характеристики!.. И потом, какое это глубокое русское произведение!»[420] Гончаров сообщал Тургеневу в письме от 10 февраля 1868 года: «Главное известие берегу pour la bonne bouche:[421] это появление романа „Мир и война“, графа Льва Толстого. Он, то есть граф, сделался настоящим львом литературы». Другой литературный собрат, Салтыков-Щедрин, скрежетал зубами, полагая, что военные сцены – сплошная ложь и неловкость, а Багратион и Кутузов – кукольные генералы. Достоевский, чей недавно вышедший роман «Идиот» был недоброжелательно встречен критиками, возмущался тем, что Страхов считал «Войну и мир» величайшим произведением русской литературы. «Две строчки о Толстом, с которыми я не соглашаюсь вполне, это – когда Вы говорите, что Л. Толстой равен всему, что есть в нашей литературе великого, – пишет он ему 24 марта 1870 года. – Это решительно невозможно сказать. Пушкин, Ломоносов – гении. Явиться с

Арапом Петра Великого и с Белкиным – значит решительно появиться с гениальным новым словом

, которого до тех пор совершенно не было нигде и никогда сказано. Явиться же с „Войной и миром“ – значит явиться после этого нового слова, уже высказанного Пушкиным, и это во всяком случае, как бы далеко и высоко ни пошел Толстой в развитии уже сказанного в первый раз, до него, гением, нового слова. По-моему это очень важно». Что до Тургенева, который яростно критиковал начало романа, – продолжение захватило его. «Сам роман возбудил во мне весьма живой интерес: есть целые десятки страниц сплошь удивительных, первоклассных, – все бытовое, описательное (охота, катанье ночью и т. д.); но историческая прибавка, от которой, собственно, читатели в восторге, – кукольная комедия и шарлатанство… Толстой поражает читателя носком сапога Александра, смехом Сперанского, заставляя думать, что он все об этом знает, коли даже до этих мелочей дошел, – а он и знает только что эти мелочи… Со всем тем есть в этом романе вещи, которых, кроме Толстого, никому в целой Европе не написать и которые возбудили во мне озноб и жар восторга» (письмо П. В. Анненкову, 26 (14) февраля 1868 года); «…Есть тут вещи, которые не умрут, пока будет существовать русская речь» (письмо И. П. Борисову, 10 марта (27 февраля) 1868 года); «Толстой – настоящий гигант между остальной литературной братьей – и производит на меня впечатление слона в зверинце: нескладно, даже нелепо – но огромно – и как умно!» (письмо И. П. Борисову, 12 (24) февраля 1869 года).