Лев Толстой о величии души человеческой. Путь Огня

Под ногами морозная твёрдая земля, кругом огромные деревья, над головой пасмурное небо, тело своё чувствую, чувствую боль головы, занят мыслями о «Воскресении», а между тем я знаю, чувствую всем существом, что и крепкая морозная земля, и деревья, и небо, и моё тело, и мои мысли – что всё это только произведение моих пяти чувств, моё представление – мир, построенный мной, потому что таково моё отделение от мира, какое есть. И что стоит мне умереть, и всё это не исчезнет, но видоизменится, как бывают превращения в театрах: из кустов, камней сделаются дворцы, башни и т. п. Смерть есть не что иное, как такое превращение, зависящее от другой отдельности от мира, другой личности: то я себя, своё тело с своими чувствами считаю собою, а то совсем иное выделится в меня. И тогда весь мир станет другим. Ведь мир такой, а не иной только потому, что я считаю собой то, а не другое. А делений мира может быть бесчисленное количество. [30]

Всё больше и больше не то что убеждаюсь, но всем существом чувствую нереальность этого мира, того, в котором мы живём. Не то что нереальность, что всё это мечта, что его нет, а то, что он есть только одно из бесчисленных (если уже считать) проявлений жизни, а не то, что мы все думаем в детстве и юности, а многие и до смерти – что это настоящий, единственный мир, и другого нет. Ужасно жить, думая так. Чтобы хорошо жить, радостно, спокойно в этом мире, надо чувствовать, что этот мир одна точка, как точка настоящего во времени или какого-нибудь места в пространстве. [31]

Если бы мы не знали жизни более действительной, чем сон, то мы сон считали бы вполне жизнью и никогда не усомнились бы в том, что это не настоящая жизнь. Теперь наша вся жизнь от рождения до смерти с своими снами не есть ли в свою очередь сон, который мы принимаем за действительную жизнь и в действительности которой мы не сомневаемся только потому, что мы не знаем другой, более действительной, жизни? Я не только думаю, но убеждён, что это так.

(…)

(…) Наша жизнь есть один из снов той, более настоящей жизни. Но и та, более настоящая жизнь, есть только один из снов другой, ещё более настоящей жизни, и т. д. до бесконечности, до одной последней настоящей жизни – жизни бога. [32]

Пространство, время, тело и форма происходят от моего бессилия познавать всё как оно есть. Я могу познавать только движущееся и разделённое. Как я не могу познать шара иначе, как когда он, вертясь, обращается ко мне всеми сторонами, так и не могу познать людей, животных и растения, и всё иначе, как движущимся и разделённым. [33]

…Я не могу обнять всё, и от этого мне кажется, что я во времени. Так что ясно, что понятие времени вытекает из ограничения, отделённости. Я – всё, но сознаю только часть, и оттого во времени. Смысл жизни, то, что мне представляется целью её (для меня), есть не что иное, как сознание своего божественного начала, вечности, бесконечности. И потому представляется, что цель жизни есть расширение. Но это не цель, а свойство сознания. Сознание не переставая работает, светит, не может перестать работать, светить. В жизни же его работа проявляется стремлением к единению со Всем. [34]

…Человек в одно и то же время и отделённость, и всё. Противоречие во всём, что мы думаем вне форм пространства и времени (…), т. е. нашего ума не хватает на мышление вне пространства и времени. Логично только то, что мы видим в пространстве и времени. Но самоё пространство и время не логичны. [35]

Чем больше живёшь, тем меньше становится время жизни. Для бесконечной продолжительности жизни – жизни совсем бы не было. [36]

Материя не нереальна, а реальна для меня, отделённого существа, но не сама в себе.

Непонятно, недоступно мне не материальное само в себе, но духовное само в себе. [37]

Пространство и время только для меня в этом теле. И то, и другое происходит от моей отделённости: пространство это пределы; время это последовательность соприкосновения пределов. Для Бога нет пределов и нет времени и пространства. Так и нет ни того, ни другого для моей духовной сущности. [38]

…Сознающий свою духовную сущность человек видит себя всегда в середине времени и пространства… [39]

Вся тайна в том, что есть нечто непреходящее, соединённое с временем и пространством; нечто это – сознание. (…) Нечто неподвижное, соединённое с подвижным – сознание. Сознание сознания есть любовь.

(…) Мне кажется, что сознание началось при рождении. Но это неверно: началось соединение неподвижного сознания с известным подвижным, отделённым пространством предметом, но сознание вне времени и потому не могло начаться, так же, как не началась река, когда на ней поставили мельницу, началась мельница. И потому дело жизни уйти в сознание, самое глубокое доступное человеку сознание. [40]