Лгунья

Тараторя по–французски, дядя Ксавье принялся задавать вопросы. Доктор Верду насупился, надев маску холодной учтивости. Я сидела на стуле у окна и слушала; из десяти слов я понимала в лучшем случае одно. В один момент мне показалось, что дело дойдет до рукопашной. Дядя Ксавье был ростом ниже доктора Верду, но шире его в плечах. Доктор Верду рядом с ним выглядел почти хрупким. В конце концов, они, похоже, пришли к какому-то решению. Оказалось, победил дядя Ксавье. Он шел к окну, задрав нос.

— Вы поняли? – спросил доктор Верду. Он разволновался, лицо его в обрамлении рыжих волос так и пылало.

— Ничего она не поняла, – снисходительно сказал дядя Ксавье. – Alors [52], растеряла весь свой французский.

— Ваш дядя просит разрешения увезти вас домой, – сказал доктор Верду. Он был ужасно сердит. – Разумеется, это совершенно невозможно. Так я ему и сказал. Я не могу этого позволить. Однако если вы будете поправляться в том же темпе, я смогу в понедельник вас отпустить.

В целом из этой маленькой помпезной речи я поняла, что дядя Ксавье выдвинул доктору ультиматум: понедельник – крайний срок. К этому сроку выпишут меня или не выпишут, в любом случае дядя, который теперь расхаживал по палате с довольным и гордым видом, приедет и заберет меня.

Я пожала плечами. Мне тоже было все равно. Я вполне могу изменить первоначальный план и позволить этому самодовольному петушку увезти меня, совершив, таким образом, первую часть путешествия на машине. Это, по крайней мере, избавит меня от необходимости тайком удирать из больницы и от утомительной пешей прогулки до станции. А еще я сэкономлю внушительную сумму на дороге. Именно так и надо поступить, думала я. Нежданно–негаданно у меня появилась возможность выбирать. Я к такому не привыкла. Поэтому просто сидела на кровати, улыбалась и ждала. Торопиться было некуда.

Когда дядя Ксавье ушел, оставив после себя неуютную пустоту, доктор Верду плюхнулся на стул, нервно потирая лоб, словно у него разболелась голова.

— Он что, всегда так? – спросил он.

— Не знаю, – ответила я.

Минуту–другую я поиграла с этой мыслью: а не рассказать ли ему, что я не знаю по той простой причине, что никогда раньше не встречала этого человека. Но объяснение вышло бы слишком трудным и запутанным; и к тому же сейчас мне крайне невыгодно признаваться, что я не Крис Масбу, по крайней мере, пока я не улизну из больницы и не доберусь до своего дешевого отеля на берегу моря, где я смогу быть кем пожелаю. Я услышала, как мой голос произнес:

— Я его с восьми лет не видела.

Доктор Верду тяжело вздохнул.

— Простите, – сказал он. – Боюсь, по моей вине вы попали в затруднительное положение.

Это все, продолжал он, стряхивая с брюк невидимую соринку, его рук дело. Он сделал запрос в Фижак и попросил свою секретаршу связаться с семьей Масбу.

— Зачем? – спросила я.

Потому что ему была невыносима мысль, ответил он, что мне некуда будет пойти после больницы.

— Мне хотелось как-то помочь, – сказал доктор. – И когда вы упомянули о своих родственниках в Фижаке… – голос его виновато дрогнул. – Я не представлял, что ваш дядюшка окажется таким… таким… – Он поднял на меня глаза, взгляд его был серьезным. – Вам не обязательно с ним ехать, если не хотите. Я могу все уладить.

Но у меня уже все было улажено. Так что я мило улыбнулась доктору Верду и сказала, что, наоборот, очень благодарна ему за звонок дяде. Ему не о чем беспокоиться, заверила я. У меня все будет хорошо.

Дядя Ксавье явился за мной в понедельник утром. А вплоть до понедельника каждый день присылал мне подарки: цветы, корзину с фруктами, пару бутылок вина. Дважды приходил доктор Верду и, нервно сжимая кулаки в карманах, спрашивал, не лучше ли мне вернуться в Англию? Это легко устроить. Он сам займется этим вопросом.

— Вернуться? Каким образом? – спросила я. – Полиция до сих пор не отдала мой паспорт.

— Я с ними поговорю.

У меня все внутри похолодело при мысли о возвращении. Жизнь в Англии была настоящей. В Англии мне пришлось бы вернуться в реальность. Поэтому я покачала головой и сказала: нет, большое спасибо, лучше я догуляю отпуск во Франции. Во Франции, добавила я, погода лучше.

— Может, я все-таки кому-нибудь сообщу о вас в Англии? Мне ведь не трудно, – повторил он. И я снова покачала головой. Он мне нравился. Он был ко мне невероятно добр. Я подумала, что оставлю ему те бутылки, что прислал дядя Ксавье. Больше у меня ничего не было.

— Вы так добры, все время мне помогаете, – сказала я и с удивлением заметила, что он покраснел. Это ему не шло. Рыжеволосые люди имеют склонность краснеть чаще других.

— Мне это доставляет большое удовольствие, – официально ответил он.

Я немного смутилась. И даже, наверное, сама покраснела. Я протянула ему руку.

— На случай, если завтра у нас не хватит времени попрощаться, – сказала я.