Лгунья

— Давай взглянем на это логически. Как это может быть мошенничеством, когда никто не пытается оспаривать завещание? И не станет пытаться. Ни за что. Мы рассказали всему миру, что ты Мари–Кристин, и вряд ли теперь пойдем на попятную и начнем это отрицать. Кроме того, – продолжала она, – как это, интересно, возможно – обвинять кого-то в том, что он с помощью обмана взваливает себе на плечи чужие долги? Потому что именно это ты и унаследуешь – долги. Поместье на грани банкротства. Если ты попытаешься продать свою долю, ты ничего не выиграешь. Такие дела. Знаешь, что ты получаешь в наследство? Камень на шею, обузу, отнимающую время и деньги. Это все, что у нас есть, но Ксавье любил Ружеарк.

— Я тоже люблю, – промычала я сквозь прижатые к лицу ладони.

— Знаю, что любишь, – сказала она.

— А как же Гастон?

— Гастон? Ой, да Гастону меньше всего на свете нужно такое бремя. Он много лет назад продал свою долю Ксавье. Ему нужны были деньги, чтобы помочь Сандрине начать собственное дело. Нет, его жизнь – море; он ни на что его не променяет. Селеста только и ждет, чтобы уехать в Париж. Побежит за первым встречным. А Франсуаза… Она славная девушка, но… – она пожала плечами. – Он был весьма практичным человеком, наш Ксавье. Он знал толк в подобных вещах, и хотел, чтобы Ружеарк достался тебе. И никому другому. Он его тебе доверил. Помни это.

— Благодарю, – прошептала я. Я боялась поднять на нее глаза – боялась, что снова начну реветь, но ей было не до сантиментов. Дело – прежде всего. Она дала мне ясно понять, что я меньше всех имею право на разные увертки.

Она сказала, что не находит ни малейших причин, почему, ради общего блага, я не могу продолжать играть роль Мари–Кристин.

— Я вам объясню почему, – сказала я. – Потому что Крис тоже была в бегах, и прошлое быстро ее догоняет. Думаю, в течение двух–трех дней меня могут арестовать.

Поразительно, как стойко она перенесла шок. Но возможно, я ошиблась и никакого шока у нее вообще не было. Возможно, она намного лучше меня представляла, чем занималась Крис.

— Понятно, – сказала она.

— Ив этом случае, – продолжала я, – у меня не останется выбора. Придется признаться полиции, кто я.

Она кивнула. Видно было, как она напряженно думает.

— Но и здесь не все так просто, – объясняла я. – Потому что прошлое Маргарет Дэвисон тоже настигает ее.

И тут она снова меня удивила. Она рассмеялась.

— Так что я совсем запуталась, – сказала я и встала. – На похороны я останусь…

— Да, – рассеянно сказала она, погруженная в свои мысли. – Да, полиция вряд ли предпримет какие-либо действия до похорон.

– … но потом мне придется уехать. Простите. Мне бы так хотелось остаться. И стать хозяйкой Ружеарка.

С этими словами я вдруг ощутила, что ухаживать за поместьем вместо дяди Ксавье – это почти то же, как если бы он сам был здесь, почти то же самое, и от этой двойной потери мне стала еще горше.

Tante Матильда тоже поднялась – и расцеловала меня в обе щеки.

— Он доверял тебе, верил, что ты все сделаешь правильно. – И добавила так, словно эта мысль приятно ее удивила: – В конце концов, что такое имя? Ничто.

Настало прекрасное утро, прохладное и освежающее. Худосочная трава на лужайке была влажной от росы. Капли воды стекали на лепестки измученных жаждой цветов. Солнце сверкало в окнах. Босая, я бродила по влажной траве, полами халата задевая крапиву и ярко–голубые копья воловика. Мне хотелось обойти границы владений, прежде чем кто-то другой заявит на них права. Я щурилась на серебристые башни. Он все это отдал мне. Камни, деревья, кусты, травы – все, начиная с просторных помещений замка и кончая гравием на дорожках размером с горошину, все было моим. Все, что попадало в поле зрения. Скалы, лес, каменный бассейн, поля, мельчайшие создания, самые крошечные растения, все, что живет и дышит, козы, куры, бабочки, цикады, даже муравьи, даже червяки – он все подарил мне. Они были моими. Я унаследовала его королевство. И хотя я ничего не могла с этим поделать, оно все равно было моим.

Следующие несколько дней, пока не прошли похороны, замок был закрыт для посетителей. Мне пришлось посвятить большую часть времени ферме. Я или сидела в кабинете, или удирала куда-нибудь с глаз долой – в поля или на сыроварню. Tante Матильда оказалась права: полицейские из уважения вряд ли начнут дальнейшие расспросы до конца похорон, но один Бог ведает, что может сделать Тони, если тот человек, которого я встретила во время праздника, был Тони. Я-то не сомневалась, но ведь я легко могла ошибиться. Он стоял в тени, тот человек, позади толпы, а я в тот момент была сама не своя, так нервничала. Вполне могла ошибиться. И человек, задававший обо мне вопросы в банке, тоже совсем не обязательно был Тони. Зачем ему это? Зачем Тони станет расспрашивать о Мари–Кристин Масбу во французском банке? Скорее уж это был кто-нибудь из коллег Пейроля.