– В театр, – сказал Макар.
– Это опасное место, да. Напиши мне, как закончится встреча. А! Слушай! Новости видел? В твоем парке агрессивный алкаш избил ночью пятерых школьников.
– А что пять школьников делали ночью в парке? Заполняли дневник наблюдений за живой природой?
– Ты там не шутки шути, а ходи осторожнее. Народ по осени дуреет!
– Буду ходить осторожнее, – пообещал Илюшин.
В последний момент режиссер перенес встречу в кафе. Макар вошел в «стекляшку» и увидел Олейникова. Тот сидел в глубине зала, листая пухлый блокнот. В нем с первого взгляда узнавался человек, способный в любом месте погружаться в свое дело до полной отрешенности от окружающего мира.
Он мало изменился по сравнению с фото: невысокий крепыш с большой головой и умным взглядом. Мясистый нос, тонкие губы. Длинный белый шрам возле уха. Он напомнил Илюшину итальянского мафиози из сериала «Клан Сопрано», который любил Сергей.
Егор оторвал взгляд от записей, улыбнулся и встал.
– С разными людьми сводила судьба, но с частным детективом впервые. – Он крепко пожал Макару руку. – Здесь пекут свежие блинчики и оладьи. Найти хорошие оладьи в Москве – целый квест!
Илюшин заказал кофе и оладьи. Прехорошенькая девушка бойко перечислила длинный список варений.
– Кизиловое, – подумав, сказал Макар. – Егор Николаевич, спасибо, что согласились встретиться.
– Егор и на «ты», – твердо сказал Олейников. – Как не встретиться! Нина меня на коленях качала, когда я был вот такой. – Он показал ладонью метр над полом. – Они с моей мамой дружили бог знает сколько лет.
При упоминании мамы лицо его на мгновение сделалось беззащитным и детским.
Макар, конечно, знал о матери Егора.
Расцвет Ирины Олейниковой, взявшей себе звучный псевдоним «Лиана», пришелся на середину семидесятых, когда фильмы с ее участием выходили один за другим. При упоминании в прессе к ее красоте обычно прилагался эпитет «утонченная». Насколько хорошей актрисой она была, Макар не мог судить, но он видел, что в кадре Лиана изумительно естественна; так могут быть естественны олень или роза.
Одна из самых удачных ее фотографий разошлась в виде календарей: Лиана в гипюровом платье небесного оттенка стоит у окна с букетом роз, на шее – жемчужное колье.
Большие темные глаза. Чистый белый лоб. Детская припухлость губ и век.
Егор не унаследовал красоты своей матери.
В восьмидесятых, когда Олейникову перестали снимать, она начала пить. Ее последним прибежищем оставался театр, однако на сцену она выходила редко. В начале девяностых Лиана Олейникова снималась в рекламе, пыталась – безуспешно – вести курсы актерского мастерства и все глубже погружалась в пучину безвестности.
Однако в девяносто пятом все изменилось. Один из мэтров киноискусства объявил о масштабной экранизации «Графа Монте-Кристо». «Новое прочтение Александра Дюма!» «Блокбастер, которого вы еще не видели!» Рекламный бюджет втрое превышал стоимость производства. Лиану Олейникову утвердили на роль Мерседес. Любовную линию с Эдмоном Дантесом переписали и расширили.
Это была не роль, а пропуск в новую жизнь.
Лиана готовилась к съемкам три месяца. Да, ей было уже сорок три, но и ее героине в финале романа почти сорок!
Олейникова на невероятном подъеме приступила к работе. А две недели спустя ее заменили другой актрисой. О причинах отказа говорили разное: кто-то утверждал, что Лиана не способна играть, а в прежних ролях ее спасала лишь естественность и красота молодости, кто-то – что Валентина Лесницкая, которую взяли на замену, была любовницей продюсера.
Пятнадцатого июня Лиана Олейникова повесилась. Ее тело нашел девятнадцатилетний сын Егор.
– После гибели мамы Нина Тихоновна меня поддержала, – сказал Олейников. – Я был раздавлен. Винил во всем себя. Не мог отделаться от навязчивых мыслей, что просмотрел, упустил… Не понял, насколько ее потрясло случившееся. Я был, конечно, законченный лоботряс… И тут такое. У меня никого не было, кроме мамы. Она воспитывала меня одна.
Илюшин не делал записей – лишь понимающе кивал.
– Следующий год после маминой смерти стал для меня годом открытий, – продолжал Егор. – Скажем, у мамы была старшая подруга. Жила в другом городе, но они переписывались, вместе ездили отдыхать. Как только мама умерла, подруга начисто забыла о моем существовании. И это не исключение, а правило. Лишь один пример из многих. На фоне этих людей, не желавших об меня травмироваться, Нина Тихоновна с ее грубоватой заботой выглядела ангелом.
Олейников говорил как человек, привыкший к вниманию.
– Прости за многословность, – словно прочитав мысли Илюшина, сказал Егор. – Я только пытаюсь объяснить, что второго обвинения в смерти Нины выслушивать не буду.
– Разве девять лет назад тебе предъявляли обвинение?
– Официально – нет. Но я же не идиот! В конце концов, я работаю с языком тела, с мимикой, с тембром голоса. Не важно, что говорит человек, – важно, как он это делает. Следователь произносил: «Вы свободны, Егор Николаевич», а все его тело сообщало: «Я посажу тебя за убийство!»