Лягушачий король

Сергей вспомнил женщину с бледными губами и челкой, похожей на упавший нож гильотины.

– Как это?

– Она была дико капризная в детстве. Настоящая сучка, если честно. В принципе, ничего не изменилось. – Кристина хихикнула, но снова посерьезнела, вспомнив, что речь идет о смерти. – Короче, родители отправили ее в лагерь, когда ей было тринадцать лет. Дико крутой! А она одного дня не дотерпела до конца смены. Надоело ей там, понимаешь? Она же у нас королева! Вокруг быдло – ну, как наша семья.

Бабкин покосился на нее. Ого, какие страсти в тихом семействе!

– Танька позвонила и стала требовать у родителей, чтобы ее немедленно забрали. Потому что ей просто не хочется там оставаться. – Кристина очень смешно передразнила медлительный, холодноватый голос Татьяны, утрировав ровно настолько, чтобы перед глазами Бабкина встала девочка-подросток с рваной черной челкой, любимица родителей, привыкшая, что все исполняется по первому ее требованию. Отличная учеба, успехи в музыкальной школе, стихи; такая безупречная вежливость с теми взрослыми, которые ей не нравятся, что это граничит с хамством; избирательность в дружбе; убеждение с детских лет, что она на голову выше сверстников. Небезосновательное, кстати говоря.

– Короче, она измочалила матери нервы в труху своими претензиями. Та взяла отгул, села за руль и попилила за дочуркой в лагерь. Возвращались вечером, в дождь. На обратном пути мать не справилась с управлением, они перевернулись и вылетели на встречку под фуру. Мать сразу насмерть. А наша ничего, что ей сделается…

– Я бы не стал называть это убийством, – заметил Сергей.

– Да брось! А что это такое, по-твоему? Если бы она не позвонила, ее мать была бы жива, так? Значит, убийство, самое натуральное.

Кристина с сокрушенным вздохом выкинула окурок в урну.

– Вот поэтому она нам завидует. Недавно знаешь, что было? Мы обнимаемся с папой и мамой, ну, у нас это часто, обнимашки, чмоки-чмоки, всякие нежности… Смотрю – а она сверху таращится из окна под крышей. Лицо жуткое, перекошенное, белое, как маска. Я чуть не заорала. От нее всего можно ожидать. Может, она ночью встанет и перережет нас всех.

Бабкин выразил вежливое сомнение в вероятности такого исхода.

– Ты просто ее не знаешь, – сказала Кристина. – Она жуткая сука.

– Давай возвращаться. – Сергей боролся с желанием закурить.

Ему пришла в голову неприятная мысль: история о бродяге, которого зверски гнал Богун, могла быть выдумкой от начала до конца. Способом заманить его к Харламовым.

Но, собственно говоря, зачем?

Вроде бы незачем, сказал себе Бабкин. Кроме того, с Григорием ведь и впрямь что-то не так.

Но теперь он был уверен: вздумай Кристина обмануть его, ей бы удалось. Черт его знает, что у таких девиц в голове. Кажется, что хлопковые шарики, розовые лепестки и медвежата, а приоткроешь крышечку – кипит, бурлит и чем-то опасным постреливает.

Вернувшись, он присмотрелся к жене Ильи внимательнее.

Сам Илья ему, пожалуй, нравился. Программист. Спокойный, улыбчивый. На подколки сестер не обращает внимания. Много возится с малявками.

И дети их Сергею были по душе. В особенности мальчуган с подкупающе серьезным взглядом.

Старшая сестра – его противоположность. Спутавшиеся светлые волосы, голубые глаза, коленки в синяках и ссадинах. На пальчике детское кольцо, явно в подражание матери. С первого взгляда она показалась ему копией Кристины: прехорошенькая жестокая малышка, равно способная на дурные и добрые движения души. Но чем дольше он смотрел на Еву, тем больше видел в ней мать. Те же узкие скулы, крупноватый нос, высокая, четко очерченная арка верхней губы.

Умершая соседка не выходила у него из головы. Болиголов, значит… Мало ему мутного типа без отпечатков, теперь еще и это.

Не любил он такие совпадения! Вчера его наняли, а сегодня по соседству свежий труп. И дети еще…

Он огляделся и заметил, что мальчик исчез. Только что был здесь – и вдруг пропал. Сергей обернулся: калитка открыта. Илья разводит костер, Ева крутится у него под ногами. Харламовы-старшие в стороне. Сестры уносят посуду, старушка в кресле на веранде присела на уши Богуну – должно быть, вспоминает, как служила фрейлиной у ее величества.

– Антон! – позвал Сергей. – Ты где?

Дети этого возраста способны буквально раствориться в воздухе, побежать за бабочкой, укатившимся мячиком – и исчезнуть. Бабкин пошел к калитке, ускоряя шаг. Не хватало еще, чтобы мальчишка выскочил на дорогу… тьма взрослых в доме, а за пацаненком никто не уследил…

– Он убежал играть со старшими ребятами.

Бабкин обернулся и увидел Татьяну.

– Какими ребятами? Где?

– Пойдемте, я вам покажу.

Она провела его по тропинке между деревьев, обогнула дом.

С обратной стороны участок Харламовых выходил на переулок, въезд в который с обеих сторон был закрыт шлагбаумами. Посреди переулка высилась гора красно-желтого песка. Вокруг нее копошились мальчишки, среди которых он с облегчением увидел темную ушастую голову.