Лягушачий король

Бабкин вспомнил одного своего знакомого, который после отъезда жены на курорт принимался раз в час макать безымянный палец правой руки в огуречный рассол. По его словам, это был идеальный способ скрыть след от кольца. Рассол хранился в общественном холодильнике, налитый в баночку из-под детского питания, и каждый раз, натыкаясь на нее взглядом, Бабкин морщился, потому что баночку сотрудник притащил из дома после того, как содержимое ее было съедено его детьми. Не то чтобы Бабкин осуждал чужие измены. Но отдавала вся эта история с баночкой какой-то безумной гнильцой.

Впрочем, рассол не помог. Вернее, рассол-то как раз действовал, но однажды сотрудника подвело неверие в ихтиологические познания жены. Он сообщил, что уехал рыбачить на Волгу, и неделю спустя привез домой два ведра сибаса. Вышел великолепный скандал. Выйдя на работу, сотрудник прятал лицо, на котором читалась глубокая печаль и следы встречи с размороженной рыбьей тушкой.

– Поверьте, Кристина знает о моей семейной… э-э… ситуации, – только и смог сказать Сергей.

Кажется, она ему не поверила.

Это не имело значения, но он был недоволен тем, что дал застать себя врасплох.

Двадцать минут в компании Татьяны оказались самыми спокойными и приятными за все время, проведенное у Харламовых. Они были словно вырезаны из другого дня. А в дне нынешнем чем дальше, тем острее чувствовалось напряжение.

Оно сквозило в шуточках, брошенных Кристиной. Звучало в смехе Ульяны. Мелькало во взглядах Виктора Петровича. Как будто все эти люди скрывали какую-то общую тайну – или каждый свою.

– О чем вы с Танькой разговаривали? – ревниво осведомилась Кристина.

– Об архитектуре.

– Бедный! Скука-то какая.

– Да нет, очень интересно, – чистосердечно сказал Сергей.

Кристина помолчала.

– А знаешь, Танька отказалась поменять фамилию, когда выходила замуж за Илью. Не взяла нашу.

– Да? Бывает…

– А можешь представить, по какой причине? – не унималась девушка.

– Понятия не имею.

– Нет, ты подумай!

Бабкин вздохнул. Он не понимал, чего хочет от него клиентка. Фамилии какие-то… Кому какая разница! Он пытался вспомнить, были ли у них с Машей споры или хотя бы разговоры на эту тему.

– Сдаюсь, – сказал он.

– Слушай внимательно! Танька не взяла фамилию Ильи из-за того, что ее собственная – Третьяк! – Кристина театрально воздела руки к небу. – И ее папочка, видите ли, когда узнал, что дочурка собирается выйти замуж, заявил, что нельзя Третьяка поменять на Харламова.

Бабкин невольно ухмыльнулся:

– Смешно!

– А по-моему, ни разу, – сухо ответила Кристина.

За четыре часа Сергей убедился, что отпечатков Богуна ему не видать. У него мелькнула мысль напоить Григория до скотского состояния, чтобы прокатать пальчики у бесчувственного тела, но он отбросил эту идею как бесперспективную. Во-первых, Богун держал себя трезвенником. Во-вторых, не хотелось ронять лицо при архитекторше. Мало того, что женат, с тремя детьми и обольстил девицу, годящуюся ему в дочери, так еще и алкаш.

Он успел пять раз обругать себя за выбор профессии. Виктор Петрович обратился к нему с вопросом о своем давлении, и Бабкин не смог припомнить сходу название этого чертова прибора с манжетой. Сказал: «Манометр»! Ладно, приняли за врачебный юмор. Потом невеста Богуна подкатила с расспросами. У него начисто вылетело из головы, что Варвара – медсестра! Держала она себя очень почтительно, но спрашивала-то о больнице, в которой он практикует! Пришлось оклеветать Центр имени Пирогова.

В общем, неловкость на неловкости.

И еще Богун мрачнел с каждым часом. Бабкин, чье внимание было сосредоточено на фигуранте, подмечал, что Григорий отводит взгляд от Варвары, резче жестикулирует. Пару раз он принимался цедить слова сквозь зубы, но быстро спохватывался. «Контролирует себя, собака злая. Давай, мужик, расслабься. Должен же ты где-нибудь проколоться».

Но когда это случилось, Бабкин оказался не готов.

После шашлыков все разбрелись кто куда. Кристина объяснила, что у них не принято разъезжаться сразу. «Чтобы не создалось впечатления, будто мы собрались только ради жратвы».

Устав от бесплодного дня, Сергей сел на скамейку, глядя, как удлиняются тени. Хорошо здесь одному… Он надеялся, что у него есть минут десять, прежде чем Кристина обнаружит его укрытие.

За углом послышались шаги, Богун чертыхнулся – Сергей узнал его по голосу. Ветер донес запах сигаретного дыма.

– А кто это к нам идет? – оживленно спросил Григорий.

Бабкин был уверен, что ответит Варвара, но вместо этого услышал:

– Это я иду! Антон!

– Да я уж вижу, что ты… А чо лицо какое грустное? Тебя обидел кто, Антоха?

– Меня прогнали…

Бабкин не видел пацана, но ясно представил, как тот обиженно оттопыривает губу. Он басил, точно расстроенный маленький медвежонок, которого то ли пчелы искусали, то ли заяц лягнул…

– Кто тебя прогнал?

– Мальчишки. Старшие.

И тут Антона прорвало. Он быстро заговорил, жалуясь и время от времени шмыгая носом.