Личные истины

Фрейдизм, в отличие от христианства, считает человека бессознательным деятелем, этаким ничтожеством, которому можно самоуверенно растолковывать его же собственные побуждения – и это в учении Фрейда раздражает безмерно. О ясности, прозрачности и осознанности душевной жизни, какая свойственна истинно религиозным людям в христианстве, фрейдизм не имеет и понятия. Он весь рассчитан на потерянного человека, на человека сумеречной эпохи, для которого «дело» и «прибыль» существуют куда более несомненно, чем собственная душа, и который с раскрытым ртом способен выслушивать «откровения» о собственной внутренней жизни. Для успеха фрейдизма, видите ли, нужен человек предельно отвлеченный от себя, внимание которого обращено исключительно на внешнее – словом, нечто вполне противоположное Христу и Его ученикам во все времена и во всех народах. По сравнению с сердцеведением отцов Церкви, Фрейд – только втируша, который внушает мещанину те или иные мнения о предметах, над коими этот мещанин отроду не задумывался. Достоевский смеялся бы над книгами Фрейда до упаду – он-то, «сочинивший» Свидригайлова!..

***

За естественную природу человека приняли наслоения и искажения, скажем прямее: в качестве естественной природы человека была принята болезнь. Успех Фрейда как лечащего врача чрезвычайно повредил знанию о душе, т. к. больные, извращенные сцепления мыслей, извлеченные Фрейдом на поверхность, стали считаться естественными обитателями душевных глубин, властными их хозяевами. Вернее сказать, эти бессознательные единства (чтобы не говорить постылого и чуждого языку слова «комплексы») стали считаться не частью, но причиной

душевной жизни. В этом была огромная ошибка, за которую мы расплачиваемся теперь и будем платить еще долго. Руководящее положение медицины: «изучай болезнь, чтобы познать здоровье» было перенесено в глубоко ему чуждую область знания о душе. Изучая творчество некоторого писателя, бесполезно интересоваться его пищеварением. Но ту же самую ошибку допускает психология, и эта коренная ошибка лишает ценности ее выводы, как бы они ни были глубокомысленны.

***

«Уж если докажут тебе, что ты от обезьяны произошел, так принимай как есть, нечего морщиться!», говорил Подпольный человек у Достоевского. Обычно мы именно так и смотрим на доказательства, предъявляемые наукой. Однако уже Подпольный человек сомневался в качестве этих доказательств. Что вообще означают «доказательства» в области, где отсутствует опыт? А именно в этой области мы чаще всего слышим победный клич и сильнейшее заклинание современности: «наукой доказано!» Здесь, как и везде, следовало бы последовательно провести разделение между «знаю», «думаю» и «верю», т. е., говоря пространнее: «знаю из опыта», «полагаю, основываясь на знании» и «верю, в согласии со своими наблюдениями и размышлениями» (это последнее имеет полную силу и в религии, ибо нет такого идиота, который бы верил в нечто совершенно несвязанное с его жизненным опытом и предположениями о сути вещей – точнее, такая «вера» возможна лишь для умалишенного, у которого связь между опытом, мыслью и представлением разорвана). Признавая и для науки существование

знания, мысли и веры, к этим трем надо прибавить еще четвертую ступень, самую смутную и малообоснованную, однако самую близкую и доступную для человека толпы как теперь, так и тысячи лет назад: область, в которой наши дневные представления отбрасывают чудовищные тени, и эти тени бредут по тропам непродуманных мыслей… словом, область мифа. Мышление масс в наше время отнюдь не «положительно», не «научно» в расхожем смысле этого слова, но насквозь мифично

, неважно, проявляется ли эта мифичность в образах Геракла, Георгия-Победоносца или Либидо. Вопрос лишь в том, считаем ли мы (усугубляющееся) невежество масс естественным и доброкачественным состоянием, которое, пожалуй, даже облегчает труд управителей – или нет? А ведь это именно так. Утопическая идея «просвещения», в которую так верил еще XIX век ³⁹ , отставлена за невыполнимостью. Демократия знает, что массы следует не просвещать, но развлекать, следя при этом только за тем, чтобы они исправно несли государственные повинности и производили необходимые товары – и были покорны.