Личный враг Бонапарта

– А я думала, хотели вернуть дневник.

Конечно, он хотел. Но, может быть, вместе с ней.

– Так мы будем танцевать? – Елизавета Андреевна потянула его за руку.

Уже играли вальс.

Все-таки они вальсировали, а не скакали в мазурке, не играли в котильоне и не отдыхали от галопа в полонезе. Новый танец знали немногие, и толпа разом отхлынула к стенам, освобождая центр зала.

То, что генерал, вернувшийся из Парижа, был готов к трехтактовому испытанию ног, казалось объяснимо. Но где научилась она? Дома? В амбаре со снопом соломы?

– Почему вы уехали из Воглы? Как очутились здесь?

– Под Харьковом имения моей родни. Мужнины совсем разорены. Крестьяне не вернулись. А тут, – Елизавета Андреевна говорила как-то неуверенно, – детям лучше, они сыты. Вы правда меня искали?

Вальс кончился. Бенкендорф повел даму на место, намереваясь не выпускать ее руку.

– Позвольте представить вам мою тетку Марию Дмитриевну Дунину, фрейлину ее величества, – вдруг сказала та, поворачивая кавалера к рослой стройной женщине, которая стремительно, как крейсер по глади моря, двигалась к ним с другого конца зала. – Я здесь живу под ее добрым покровительством.

Вот этого Бенкендорф не ожидал. Родственники!

Слово «тетка» всегда ассоциировалось у него с почтенной матроной. Марии Дмитриевне было около пятидесяти. Она продолжала следовать моде своей юности и носила тюрбаны из легкого газа, а свободное платье и турецкая шаль как нельзя более соответствовали фигуре-амфоре, скрывая похороненную в родах талию.

Тетушка приблизилась к ним и сверкнула на нового знакомого гневными очами. Александр Христофорович склонился к ее руке.

– Отойдите от моей племянницы, – прошипела она сквозь зубы, продолжая радушно улыбаться. – Я слышала про вас. Ваша репутация не позволяет вам танцевать с порядочной дамой.

У генерала челюсть отвисла от удивления. Впервые в жизни ему сообщали, что командующией дивизии не может ухаживать за женщиной. И, как на зло, именно за той, которая его интересовала!

– Я единственная старшая родственница Лизы, – заявила Дунина. – Ей и ее детям завещана часть моего состояния. Без моего благословения она шагу не сделает.

Генерал поднял глаза на Елизавету Андреевну. Та покорно кивнула.

– Я не могу с ней даже поговорить?

– Даже не приближайтесь к нашему дому!

В этот момент две хорошенькие девочки бросили хоровод, подбежали сзади к матери и с двух сторон обняли ее за юбку.

– Катенька! Олёнка!

Они выглядывали из-за шелкового колокола и с любопытством таращились на Бенкендорфа.

– А у нас ваш котэк!

«Вот, я им уже нравлюсь!» – генерал присел на корточки.

– Дети, назад! – скомандовала фрейлина. – Идите к бабушке.

Девчонки с большим сомнением воззрились на нее. Кажется, они не одобряли новоявленную «бабушку», несмотря ни на какое наследство.

– Позвольте мне завтра посетить ваш дом и кое-что передать вашей племяннице, – с горечью сказал Бенкендорф. – После этого, клянусь, больше не докучать вам.

Дунина напряглась.

– Нет.

– Матант, – голос Елизаветы Андреевны прозвучал жестко. – Ваше покровительство моей семье не может заходить так далеко.

На лице тетки было написано крайнее неудовольствие. Но вслух она сказала:

– Можете прийти. Но не к обеду. Мой стол для вас закрыт.

Была охота!

* * *

На следующий день Александр Христофорович в том же мундире со всеми наградами – хоть чем погордиться – явился в особняк госпожи Дуниной.

Спросил Елизавету Андреевну и был введен в просторную гостиную с низким потолком, расписанным домашним «малюванцем». Бибикова сидела в кресле. У ее ног кот Потемкин – экая жирная стала скотина! – вертел лапами клубок.

Дама выглядела иначе, чем вчера. Бальное платье уже не создавало вокруг нее сказочного ореола. Но синий домашний капот под горло только добавлял ей, на взгляд посетителя, прелести. Через плечо была перекинута черная шаль. Эту вдовью ноту следовало убрать. Лимонная, да, он выбрал бы лимонную, яркого, кричащего оттенка.

На коленях у Елизаветы Андреевны лежала кожаная тетрадка.

– Вот. Вы за этим пришли, – холодно произнесла она. – Жаль, что нам больше нельзя встречаться.

– Она настолько распоряжается вами?

Госпожа Бибикова пожала плечами.

– Что поделать? В ее руках благополучие моих детей.

Бенкендорф кашлянул. Он не знал, стоит ли продолжать разговор. Ведь вдова для себя все решила. И наверняка у нее были причины.

– Прочли? – спросил он, указывая на дневник.

Та кивнула.

– Впечатляет. Во всяком случае, я понимаю, отчего такая добросердечная и отзывчивая тетушка, как моя, встала на дыбы.

Не такого впечатления он добивался. Но каждый смотрит своими глазами.

– Надеюсь, ей вы не показывали? Плохое вечернее чтение для родных.

– Напротив, – вздохнула госпожа Бибикова. – Ее золотые деньки в прошлом, и «Казанова» под подушкой – лучшее успокоительное на ночь. Но я, конечно, не настолько цинична, чтобы делиться с кем-то откровениями доверившегося человека. А может, не настолько щедра.

Ее рука протянула ему тетрадь. Шурку охватила паника: сейчас отдаст, и все. Больше их ничто не связывает. Хотя связывало ли?