Личный враг Бонапарта

«О, ты очень многого не понимаешь!» – Бенкендорф отмахнул клинком в обе стороны. Свист разрезаемого воздуха вызвал лихорадочное веселье в крови. Шурка дрался с тринадцати лет. Так вышло. В первый раз в Байроте. На городском балу в ратуше увивался вокруг какой-то барышни, получил от ее поклонника-студента по носу, дал в ответ пощечину. Офицеры гарнизона встали на его сторону: ссудили саблю. Стоило мальчишке заорать дурным голосом и броситься на обидчика, студент сбежал. Поле боя осталось за Шуркой. Барышня тоже. С тех пор любое дело он предпочитал решать силой.

Противники сошлись на небольшом лугу с высокой травой.

«Надо же, мы даже тезки!» – думал Александр Христофорович.

Граф быстро показал все, на что способен. Его хорошо учили. Но главным образом дома. Он не воевал. Практики боевой рубки, почти вслепую, среди клубов разъедающего глаза дыма и других неудобств, у Потоцкого не было. Поэтому его манера отдавала академизмом. Даже сухостью.

Он сам импровизировал. Мог упасть на колено, перекатиться по траве, даже нырнуть у врага под ногами. Жить захочешь, не то сделаешь!

– Что за варварские методы? – возмущался молодой граф, когда шпага неприятеля вместо ожидаемой восьмерки ушла в штопор и царапнула его по плечу. – Вы нарушаете правила!

– У меня нет правил, – в полном восторге сознался враг.

Они еще некоторое время плясали вокруг друг друга, и Бенкендорф дразнил противника, стараясь вывести его из терпения.

– Яна что-нибудь передавала?

Потоцкий сохранял хладнокровие.

– Вы мне трижды противны! Вы немец! Русский! И соблазнитель! Нет худшего преступления!

– Чем родиться немцем? Или русским? – полковник был рад, что может дергать соперника за язык. – Вы сами поляк и страшно от этого несчастны!

Потоцкий усилил натиск. Его сарматская мощь, закаленная французскими учителями фехтования, способна была противостоять армии. Но нервы оказались слабоваты. Впрочем, как у всей аристократии, перекованной в горниле Просвещения. Нелегко отстаивать свои привилегии, зная, что не имеешь на них никаких прав!

– Что до вашей супруги, то ее не нужно соблазнять, – продолжал издеваться Шурка. – Еще годок воздержания, и она сама начнет бросаться на людей со шпагой!

Граф взревел и нанес врагу глубокий, проникающий удар в левое предплечье. Полковник пошатнулся, но устоял. «Что-то я расслабился», – укорил он себя и заработал рукой быстрее. Между тем кровь толчками пошла из раны.

– Не хотите перевязать?

Благородство соперника претило Бенкендорфу.

– Обрежу вам уши и перевяжу.

Он сумел нанести несколько точных уколов Потоцкому в торс. Но ни одного опасного. Зато рубящий удар, принятый графом на верхнюю треть шпаги, оказался столь сильным, что переломил клинок.

– У вас есть другое оружие? Я подожду, – теперь уже Шурка играл в благородство.

Граф замотал головой, взвыл, как раненый вепрь, и, забыв про правила, ринулся на врага с обломком шпаги. Бенкендорф вовремя отскочил. Его всерьез начинал тревожить вопрос: а что будет с Яной, если он победит? Не в том смысле, что она останется вдовой. Была нужда убивать идиота!

Если Потоцкий восторжествует, его честь будет омыта в крови врага. И между супругами возможно примирение.

Если же Бенкендорф еще сильнее унизит графа, ни о каком мире не встанет даже вопрос. Женщины думают, что мужчин заботит их неверность. Пустое. Все заняты только собственным самолюбием. Когда оно в безопасности, каким только сильным и благородным не покажет себя герой! Когда попрано, жена первая ответит за это.

Бенкендорф уже примеривался, как бы ему так выставить плечо, чтобы получить не самый серьезный удар, выронить шпагу и подарить победу ничего не подозревающему графу. Но в этот момент заметил, что за кустами на краю поляны что-то блестит. Из густой зелени выглядывало вороненое дуло ружья.

Эх, парень! Подстраховался.

Александр Христофорович без труда отбил еще пару ударов сломанного клинка и резко, без пощады хлестнул нападавшего по кисти правой руки. Шпага выпала.

– Сдавайтесь. И прикажите своим людям опустить ружья.

– Ни за что! Стреляйте! – закричал Потоцкий голосом, переходящим в сип.

Выстрел грянул над самой головой. Второй задел Шурке бедро. Но в этот момент в кустах началась какая-то неразбериха, точно туда вломилось стадо лосей. С громким воплем: «Наших бьют!» – на поляну выскочил отец-командир. Оказывается, и противная сторона наблюдала за схваткой! За Толстым следовала заметная доля дипломатической миссии. Главным образом не штатские, конечно.

– Мы слышали шум, – театрально заявил граф. Он и правда ощущал себя на сцене, раскрасневшийся, довольный собой и сразу помолодевший лет на десять. Бенкендорф представил этого удальца и красавца во дни лихой юности, где-нибудь под Очаковом или Измаилом.

– Дуэли запрещены, – бодро сообщил Толстой, разглядывая противников. – Но тут, я вижу, смертоубийства не было? Вы, молодой человек, – обратился он к оскорбленному мужу, – поедете с нами. Я вручу вас прусским властям на границе. А вы, Александр Христофорович, арестованы, сдайте шпагу.