Личный враг Бонапарта

– Тогда условимся. Я предпочитаю холодное оружие.

– Я тоже. Сабли подойдут?

Полковник кивнул.

– Дело таково, что следует обойтись без секундантов, – серьезно сказал Понятовский. – Убийство дипломата, пусть и на дуэли, чревато политическими осложнениями.

– Генерала тоже, – подтвердил Бенкендорф. – К тому же вы возглавляете польскую конницу в составе французской армии.

– Только улан, – Понятовский поднял руки, как бы отстраняя от себя ненужные звания.

– Все равно. Если я вас убью, решат, что это заговор или месть по политическим мотивам.

– Надо встретиться так, чтобы место было пустынным и тело не сразу нашли.

– На рассвете, у Нового Моста, – предложил Бенкендорф. – Пока прачки не пришли. В случае чего, тело можно доверить воде.

«Вот как я благородно выразился!»

– Прекрасный выбор. Согласен.

Юзеф снова поклонился и исчез за спинами уже вставших и расхаживавших от стола к столу гостей. Все они держали бокалы в руках. Все говорили церемонные речи. Но полковник уже не слышал их. Он видел грузную фигуру Толстого, тершегося в опасной близости от маршала Нея. Тот недружелюбно хмурился, хмыкал, наконец взял стакан и пошел разъяснять диспозицию.

Что будет! Бенкендорф уже не мог спасти положения. Граф и Ней засели друг напротив друга, набычились и начали багроветь, как раки в кастрюле с водой.

Оба что-то говорили, махали руками. И вдруг наиболее вспыльчивый из двух – Рыжегривый Лев – расхохотался. Он со всей силой хлопнул посла по плечу и, кажется, предложил выпить. Граф отклонил вино и обнаружил коньяки. Храбрейший из храбрых одобрил. Они забрались в угол и стали набираться, опрокидывая по стопке после короткой фразы. Бенкендорф догадался: отец-командир научил Нея старой игре. Называешь битву, в которой участвовал, – пьешь. Если соперник не может ответить, назвав свою, он проиграл.

– Я и постарше вас буду! – заявил Толстой, когда Ней вдруг резко перевернул стакан донышком кверху: его битвы закончились. – Я еще с турками воевал.

– Турки тьфу! – бросил Рыжегривый Лев.

– Вот вы и дотьфукаетесь! – вспылил посол.

Но очень вовремя появилась жена маршала, очаровательная маленькая женщина, которая как-то быстро и незаметно угомонила грозного супруга, и тот поплелся за ней, как сенбернар за болонкой.

Бенкендорф мысленно перекрестился. Он сделал знак двум другим адъютантам следить за послом, а сам отправился на свежий воздух. Стояла роскошная теплая ночь. Улицы были иллюминированы плошками со свечами. Вдалеке, на Марсовом поле, все еще вспыхивали фейерверки. Но выше, над всем городом, царило огромное, расцвеченное только звездами небо. Их было куда больше, чем показывали дома. И они казались крупнее и ближе. Протяни руку – твоя.

* * *

«Когда слишком холодно или слишком дождливо, я прячусь в кафе “Режанс”».

Дени Дидро

Кафе «Режанс» располагалось в аркаде Пале-Рояля. Его желтые стены с классическими орнаментами в стиле Помпей обнимали две смежные комнаты. За круглыми столами сидели дамы в длинных шалях и лениво передвигали резные фигурки по шахматным доскам. Официанты разносили легкие золотистые вина в высоких бокалах. Игроки-мужчины, без шляп, с развязанными шелковыми галстуками и с расстегнутыми жилетами, склонялись над досками, почти упираясь друг в друга лбами. То и дело кто-то вскакивал и с криком сбрасывал фигурки на пол. Один жантильом даже схватил доску и шарахнул ею по столешнице. Хорошо не сломал об голову партнера.

Ставки не имели значения. Кто-то играл на перстень. А кто-то – на стопку банковских бумаг. Азарт от этого не менялся. Говорили, что в дни якобинского террора, когда сам Робеспьер захаживал сюда поостыть от политических баталий, играли и на человеческие жизни. Как-то провинциальная дворяночка выиграла у Марата уже подписанный приговор жениху. Посетители были уверены, что с тех пор пара жила долго и счастливо. Хотя, возможно, им дали дойти только до Сены, где справили «революционную свадьбу»[16].

Но парижане – такой народ: любят смеяться и забывают горе на другой день после похорон.

Бенкендорф явился около полуночи. Капитан Жубер с товарищами уже оккупировали угол. Стеклянные двери на улицу были открыты. Ночной ветер шевелил крахмальные салфетки. Артиллеристы буянили. Хватали руками страсбургские пироги и тарталетки с каштановым кремом. Гро-барзак и кло-сэн-жорж текли рекой.

– Вот он! Вот он! Я же говорил! У меня есть русский! – Жубер вытаращил глаза и растопырил руки. – Видите, они вовсе не покрыты шерстью, хотя у них и холодно!

– Но, возможно, он бреет лицо? – подал голос кто-то из недоверчивых. – И руки.

Бенкендорф повернулся вокруг своей оси, показывая, что у него нет хвоста. Это произвело впечатление. В начале века Париж был наводнен памфлетами о врагах. Самые нелепые истории вроде адюльтера старушки Екатерины с конем или рождения русских с хвостами, которые младенцам откусывают сами матери, прежде чем перерезать пуповину, имели оглушительный успех и перечитывались на бивуаках.