Личный враг Бонапарта

Граф явно не дрался стенка на стенку. Он получил удар в переносицу и опрокинулся назад. Хотел подняться, но вид собственной крови, хлынувшей из носа, поверг его в изумление. Де Флао не был трусом. Совсем нет. Если бы на саблях, даже в темноте, но по правилам, он показал бы обидчику.

Шурка не собирался скрываться.

– Англичане называют это боксом, – заявил он. – Мы – кулачными боями. У всех свои правила, – Бенкендорф ждал, пока противник поднимется. – Островитяне не дерутся ногами. У нас не бьют лежачего.

– Вы варвар! – Шарль прижал обе ладони к носу. – Но чем я вам не угодил?

– Обрюхатил двух баб и спрашивает!

Новый удар уложил поднявшегося, было, де Флао на траву.

– Но какое вам дело? Вернее, за которую из них?

Бедняга начинал сознавать причину нападения.

– За обеих.

Шурка звезданул неприятелю в глаз и считал дело конченым. Как вдруг что-то острое скользнуло ему по ребрам, распарывая мундир, кожу и плоть.

– Мой отчим – португалец. И кое-чему меня научил!

Если бы драка шла не в темноте и де Флао правильно развернул засапожный нож, Бенкендорф упал бы с дыркой в боку. Но они махались наугад.

– Всегда считал португальцев подлой нацией, – бросил полковник, вспоминая множество акварелей с изображением уличных драк. Там какая-нибудь женщина с младенцем пыталась встать между двумя молодцами с кинжалами в руках. Так что страшно становилось за ребенка. Всем кроме участников сцены.

Де Флао еще раз отмахнул в темноте ножом. Его глаза уже привыкли к мраку. И он более или менее различал фигуру, стоявшую перед ним.

– Вы тот русский, о котором говорила Яна. Вас бросили, и вы хотите отомстить!

Бенкендорф презрительно выдул воздух.

– Господи! Разбирались бы сами со своими поляками! Я уже слышать не могу о «бедной растерзанной родине»! Стерзайте ее как-нибудь обратно!

– Приберегите советы для своего императора! – Шурка изловчился и так шарахнул противника в лоб, что тот упал и больше не подавал признаков жизни.

Глухой стон врага снял с души Бенкендорфа камень. Пусть-ка до утра помучается. А потом ползет домой на четвереньках.

– Это ты с ним сделал! Ты! – истерично кричала Яна, встретив полковника в Сен-Клу.

Бенкендорф едва успел втолкнуть маленькую принцессу между двух колонн и с известной почтительностью зажать ей рот. Но Яна не унималась.

– Мужик! Варвар! Только русские на такое способны! Ты чуть не выбил ему глаз! Ты сломал ему нос!

Александр Христофорович осторожно вздыхал. Под мундиром и рубашкой его торс украшали бинты. Он не был уверен, что поступил правильно, поколотив де Флао. Все-таки существуют правила благородного боя… Но именно теперь, при виде плачущей Яны, готовой разорвать его, защищая подлеца, Бенкендорф вдруг понял, почему поступил именно так. Он бил не де Флао – себя. За прошлую и будущую грязь. За все, чего уже нельзя исправить.

Ночью в посольстве доктору пришлось наложить два шва. Толстой в гневе чуть не поднял на ноги полицию, потому что адъютант, конечно, сказал, что на него напали возле Нового Моста и отобрали кошелек.

Ничего, до свадьбы заживет!

– Я просила его не трогать! – рыдала графиня. – Он отец моего будущего ребенка!

– Чем скорее ты об этом забудешь, тем лучше, – холодно оборвал ее Бенкендорф.

Яна замотала головой.

– Я никогда, никогда не забуду этого! Ты мой враг!

Не слушайте женщину в истерике. Она сама не понимает, что говорит. А потом не помнит и удивляется, на что вы обиделись.

– Яна, я всегда был и останусь твоим другом, – полковник взял принцессу за плечи. – А теперь марш домой собирать вещи.

Он ушел, оставив рыдающую графиню между двух колонн и углового дивана, хоть отчасти скрывавшего ее местопребывание. Мимо проходили люди: придворные, слуги, гости. Ей было все равно. Там нашла ее маркиза де Суза и увезла подальше от скандала.

А вечером Александр Христофорович получил записку. Некая дама под вуалью просила ее принять. Он решил, что это Жоржина, и уже приготовился оправдываться. Почему ушел со спектакля? Где пропадал двое суток?

Но женщина, вошедшая в комнату, была хрупкой и невысокой.

– Вы, без сомнения, узнали меня, – молвила она тихим голосом.

Вуаль упала.

– Ваше королевское величество…

– Можно мне сесть? – Ортанс дрожала от волнения. – Дайте воды.

Бенкендорф подал стакан.

– Лучше коньяку?

– Нет-нет. Это лишнее, – она оправила платье. – Я приехала поблагодарить вас. Странно, правда?

Полковник подтвердил.

– Вы могли его убить. Не убили.

«Поучил малость».

– Эта бедная женщина… графиня Потоцкая. Она, наверное, думает, что я – препятствие ее счастью?

– То, что она думает, не должно вас тревожить, – мягко сказал Александр Христофорович. – Ведь он любит вас и с вами остался.

– Он любит мое положение, – вздохнула королева Гортензия. – Не думайте, будто это для меня тайна. Нет. Я с детства воспитана принимать обстоятельства и подчиняться им. Когда нашего отца казнили… ни за что… Я помню тюрьму, где мы были с мамой. Где маму надзиратели… И она сама отвлекала их, чтобы они не тронули меня. А мне было одиннадцать лет.

Ортанс заплакала, но быстро взяла себя в руки.