Личный враг Бонапарта

Вестовой Рафики застал полковника за важным делом – раскладыванием пасьянса «Сердечный друг». Конечно, он загадал на Жорж. И, конечно, карты не раскрывались полностью. В конце все время маячили трефовый валет и шестерка любой масти.

Александр Христофорович сердился, а увидев Али, просто ошалел от наглости египтянки. Его знакомая из недр Пале-Рояля никогда не позволяла себе такой простоты.

– Времени нет. Бегите. Ей надо сказать важное! – выпалил Али и пустился в обратный путь, оставляя на ковровой дорожке грязные следы.

– К вам мавры на квартиру ходят? – пошутил кто-то из секретарей. – Никогда не подозревал вас в противоестественных наклонностях.

Навязчивый штафирка[17] рисковал схлопотать по морде и был очень удивлен сдержанностью адъютанта. Бенкендорф только полоснул секретаря взглядом: мол, после поговорим. Вряд ли он даже отличал этих прохвостов одного от другого. Все статские казались ему на одно лицо. Да и как их отличишь? Ни выпушек, ни петлиц. Собрание очкастых трусов!

Полковник мигом собрался и поспешил к Рафике, слишком отчаянным был ее способ связаться с ним. У мадам Сандомир он сразу прошел в нижний этаж, не обращая внимания на приветствия знакомых граций. Дело – прежде всего.

Рафика танцевала. Говорят, в сералях разыгрывают целые балеты. Но здесь, под парижской мостовой, под лампами с цветными стеклышками, на персидских коврах, усыпанных лепестками роз, хорошо смотрелась и одна пери.

Шали слетали с нее под ноги посетителей, сидевших кругом. Они щедро сыпали на ковер монеты, сорили ассигнациями. Некоторые в порыве восхищения облизывали толстые пальцы, стягивали кольца и отдавали их за минуту блаженства.

Бенкендорф не стал прерывать танец. Просто сел у стены и уставился на египтянку, отбивавшую босыми ногами такт. Ее верный помощник Али стучал в барабан. Его белые ладони резко выделялись на фоне окружающей темноты. Серж Волконский рассказывал, что, проткнув мамелюка, ожидал, что из того хлынет темная, густая, как кофейный осадок, кровь. Дурачина! Внутри все розовые…

Рафика заметила Бенкендорфа. Сначала ощутила спиной хозяйский взгляд. Потом нашла полковника глазами и через три такта закончила танец. Зрители загалдели, желая продолжения. Но узкое лицо красавицы оставалось непроницаемым. Она сделала Али знак, и тот отдернул муслиновый занавес, выпуская на ковер целую стайку подруг египтянки.

Александр Христофорович заметил, что пери не подобрала с пола ни монет, ни колец, оставив их другим девушкам. Лучший цветок запретного сада – она могла себе это позволить! Рафика увела полковника в свой импровизированный шатер. Потолок из атласных полотнищ с кистями изящно прогибался. Кругом валялись подушки. Присев на одну из них, египтянка заговорила:

– Тебя подставят. Ты ничего не знаешь. Я слышала от Фуше…

Оказалось, министр полиции тоже отдыхал здесь от житейских тревог, предпочитая Рафику остальным девочкам. Неисповедимы пути…

Конечно, он ничего не говорил прямо ей. И вообще не подозревал, что она научилась по-французски. У той хватало ума молчать. Даже хозяйка не знала.

– К нему приходил секретарь. А министр даже не рассердился, что потревожили. Дело спешное. Так и беседовал, без штанов. Только закинулся моим халатом. Планы у них менялись. Я не поняла, – горячее дыхание Рафики обдавало щеку полковника. – Я только услышала имя Жорж, а потом твое. Прости, они говорили очень презрительно.

Бенкендорф хмыкнул. Он уже привык, что его не принимают всерьез. Самим же хуже!

– На них давит какой-то Морис…

«Талейран».

– И «крошка-капрал» не против.

«Император».

– Но сам Фуше сомневается. Считает, что Жорж выпускать нельзя. Что, если ее поймают, он подставит этого Мориса и докажет, будто тот заодно с русскими. Я так поняла.

Рафика потерла переносицу. Ей все-таки трудно было передать все в точности.

– Вы должны ехать через Дижон. И там вас схватят.

«Не вы, а она, – мысленно поправил Бенкендорф. – Это действительно решили в последний момент, но в чем смысл двойной игры?»

– Я помогла?

«Еще больше запутала».

Полковник заверил египтянку, что ее сведения ценны, как никогда, высыпал на подушку все наличные деньги и остался с Рафикой часа на два.

– Дай мне вот это, – на прощание египтянка вцепилась в простенькое колечко из белого золота у него на мизинце. – Дай, я буду помнить тебя. Ведь ты скоро уедешь.

Бенкендорф снял кольцо. Оно пришлось пери как раз на указательный.

– Все, что могу обещать: я еще буду в Париже и найду тебя.

– Приводи друзей! – рассмеялась она, но в косых черных глазах блеснули слезы. – Твой Бог, мой Бог, хорошо, что они договорились и позволили нам немного быть вместе.

– Кстати, Рафика, я так и не узнал в первый раз, что происходит с девушкой, если она двое суток не приносит прибыли?

Смех египтянки стал низким и грудным.

– Ее выгоняют из заведения на улицу, и, пока она не соберет со случайных клиентов ту же сумму, которую проворонила здесь, может не возвращаться. А в аллеях мало платят.

– Тебе это больше не грозит? – полковник взял пери за подбородок.