Лихолетье

– Дак как отдать-то? – возмутился мужик. – Я, государь, деньги большие принес. Две тыщи ефимков.

– Чего? – не враз понял Мезецкий. – Постой-ка, – хлопнул он по плечу возчика, готовившегося тронуть коней.

Даже для государя Всея Руси две тысячи ефимков – это много! Это же больше тысячи рублей!

– Две тысячи, государь, – сняв со спины мешок, протянул его Павел царю.

– Небось, весь свой дуван разбойничий? – догадливо улыбнулся Мезецкий и показал взглядом на возок: – Вон, под ноги мне кидай. Никуда не денется твое серебро. На дело потрачу.

– Серебро это, царь-батюшка, у ляхов отнятое. Не единой копеечки, что у русского человека взято, тут нет. Так что бери и не сумлевайся!

– Так ведь и возьму, – пожал царь плечами. – Не хочешь ли ты сказать, что только ляхов грабил?

– Сам я, государь, ляхов не грабил, а убивал, – степенно пояснил Павлуха, невольно потрогав шрамы. – А с тобой да с плясунами твоими, – усмехнулся мужик, посмотрев на Гриню, – промашка вышла. Нам же сказали, что бояре плывут, которые Русь предали.

– Ладно, некогда мне сейчас с тобой лясы точить, – оборвал царь мужика. – За серебро – спасибо огромное, не забуду. Ну а сейчас пора мне.

Павел снял шапку и сошел с дороги. Еще раз поклонился в пояс возку с царем и царицей, ухмылкой проводил Гриню и остальных.

Оленичев ответно показал мужику кулак, а потом не выдержал – усмехнулся. Ну, чего уж теперь старое поминать, коли царь простил?

Пока ехали, Леонтий Костромитинов буркнул:

– За серебро, конечно, спасибо мужику, но поспрошать бы его надо было.

– О чем спрошать-то? – удивился государь. – Вроде все и так сказано, а что не сказано, так я и сам знаю. У мужика этого ляхи всю семью убили. Жену, мать, детей зарубили на его глазах. Сам каким-то чудом в живых остался. Господь его спас. А остался – мстить пошел. Ну а мы тут уж случайно подвернулись. Так и то – всю банду ихнюю перебили…

– Да это-то ладно, – склонил голову к гриве коня Костромитинов. – Я про другое щас… Мужик-то говорил: «Нам сказали, что бояре плывут, что Русь предали». А кто сказал-то?

– Вот-вот, – отозвался с другой стороны возка и Григорий, внимательно слушавший разговор:

– О плавании-то том знали всего ничего – воевода рыбнинский Александр Яковлевич да мы.

– Ну а еще – половина Рыбнинска, – отмахнулся царь. – Или ты думаешь, что тайна великая?

– Тайна не тайна, – не сдавался Костромитинов, – а поспрошать надо.

– Ну, коли тебе хочется – езжай, вертай мужика да и спрашивай, – не стал спорить государь.

– Я мигом, – обрадовался Леонтий.

– Подожди, – остановил его царь. – На вот, возьми… – Даниил Иванович с некоторым сожалением снял с себя шубу и подал Костромитинову. – Скажешь, подарок ему…

Развернув коня, Костромитинов поскакал отыскивать мужика со шрамами, а возок последовал дальше, к одной из башен кремля, где были обустроены «царские палаты» – несколько комнатушек, в страшной спешке отремонтированных после пожара. А что делать? Не было у государя другого жилья, да и вообще после пожара в Вологде осталось мало свободных домов. Даже владыка Сильвестр ютился в курной избе, в ожидании, пока ему отстоят новый терем. За все сразу не схватишься, да и рук свободных мало. А те, что были, отправлялись туда, где нужнее. Вон, Софию отремонтировали, теперь надобно стены крепости восстановить. Мужиков окрестных согнать – так где мужики-то те? Кто убит, а кто и убег. Начни сгонять, так и остальные разбегутся. Но для семьи государя владыка обещал вскорости предоставить терем. Не новый, правда, из тех, что только слегка пообгорел. Но ведь ему нужно хоть мало-мальски божеский вид придать, чтобы перед царем не было стыдно. Ну да пока и башня сойдет.

Из-за встречи с Павлом царь и царица едва успели перевести дух. Отдохнуть да поспать, как они собирались, уже не успевали. Нужно было переодеться и идти на пир. Посадские – купечество и ремесленники – из штанов выпрыгнули, дабы не ударить лицом в грязь, и закатили пир на весь мир. Может, при венчании на царство Ивана Васильича пиршество и побогаче было, да перемен блюд побольше. Только кто теперь скажет, сколько там блюд да разносолов выставили на стол шестнадцатилетнего отрока, ставшего первым русским царем? Но о чем твердо знали вологжане – что пир при коронации Даниила Мезецкого не уступал торжеству при вступлении на престол Бориса Годунова, а уж Василия Шуйского и вовсе превосходил! А кто скажет иное – пущай на себя пеняет!

Двенадцать перемен блюд, да три сорта вина, не считая медовухи и анисовки. За царским столом, правда, сидело не сорок сороков, а поменьше – с сотню. Но тоже – очень немало. Помимо ближних – земских бояр и старцев, откуда-то повылезали Рюриковичи-Гедеминовичи, посланники из немецких земель, о которых уже и думать забыли.

Посланников из Неметчины, ладно (там государств много, но «посланник» звучит солидно!), принять можно и за стол усадить. Но всех этих вынырнувших прихлебателей (ишь, вспомнили, что пращуром Рюрик был) государь приказал бы гнать в шею, если б не отсоветовала супруга. Вернее – советовать не советовала, но изрекла:

– Ежели идут – силу чуют!