– А где не в порядке? – у Киры Михайловны голос звенел от возникшего холодка тревоги, спустившегося, наконец, со спины к ногам.
– Разрешишь мне войти? Не на пороге же разговаривать?
– Разговаривать? О чём?
– Так можно мне пройти? – настойчиво переспросил гость.
– Ну, да. Разумеется. Проходи, если… – Кира Михайловна растерялась от неожиданности.
Сергей отлепился от косяка: «Сейчас, туфли сниму. На этот коврик их ставить?»
– Да. А на этот…а тапочки вот. Только такие, – Кира Михайловна неловко подала ему свои тапочки без задников.
– Ну и ладно. Пальцы же влезли? – Сергей Дмитриевич переступил порог, закрывая за собой дверь. – Ну, здравствуй, Кира.
– Привет. Здоровались уже. Так что случилось, Сергей?
– Слушай, помнишь, что Иван-царевич Бабе-Яге говорил?
– Какой Иван-царевич? – Кира Михайловна всё ещё была немного ошарашена.
– Господи, Кира! Обычный. Просто Иван-царевич. Он ей говорил: «Ты сначала меня напои, накорми, – ещё там что-то попросил, – а потом и спрашивай». Поняла?
– То есть, я – Баба Яга, а ты голодный Иван-царевич? – Кира Михайловна, наконец, расслабилась услышав шутку, сказанную немного суетливо, но спокойным голосом, и усмехнулась.
– Да нет. Я не это совсем хотел сказать. Просто чай у тебя есть?
– Просто чай? Есть.
– А раздеться можно?
– Ну, конечно. Вот тут можно повесить, – Кира Михайловна махнула рукой в сторону вешалки на стене, где висело её шубка.
– Спасибо. Чай горячий? – Сергей, явно затягивая время, неторопливо снимал с себя пальто с серым каракулевым воротником, светло-серую каракулевую папаху, которая как-то смешно у него была сдвинута сегодня на затылок. Обычно она сидела на его голове, как произведение искусства. На вешалку отправилось и кашне светло-серого цвета. Он всегда был щёголем. – Куда прикажешь? – он пригладил волосы, не гладя в зеркало.
– Не знаю. То есть, куда хочешь. Можно в гостиной, можно в кухне.
– Ты хозяйка, тебе и карты в руки, – он мельком оглядел то, что можно было видеть из небольшой прихожей посреди небольшой квартиры.
– Тогда в гостиную. Прошу, – Кира Михайловна уже совсем взяла себя в руки и открыла вторую створку стеклянной двери в гостиную прямо напротив входа. – Тебе какого чаю налить?
– Любого. Но не крепкого. И свежего, если можно.
– Садись. Сейчас принесу, – Кира Михайловна усмехнулась про себя: «Ничерта не меняется, сибарит».
Сергей Дмитриевич оглядел большую и почти пустынную из-за её размеров комнату. Круглый стол в центре, накрытый кремовой бархатной скатертью, четыре стула вокруг стола, диван у стены и рядом с ним торшер со светлым кремовым абажуром с бахромой. Книжный шкаф, плотно заставленный книгами, и единственное украшение комнаты – большая фотография в рамочке над диваном – завершали убранство. Внимательно рассмотрев фотографию, он сел к ней спиной лицом к двери, слыша, как в кухне стучат чашки и ложечки.
Кира вошла, уже сменив банный халат на длинное тёмно-синее с оранжево-зелёно-голубыми цветами домашнее платье. Она всегда любила такие подчёркивающие друг друга жизнеутверждающие цвета.
– Ты, как всегда, стильна и величественна. Как все женщины Воротовы, впрочем, – он неловко усмехнулся, поняв, что комплемент получился так себе, не очень.
– Спасибо. Как мама? – Кира Михайловна пододвинула ему маленький мельхиоровый подносик с чайной чашкой на ножке и маленькой сахарницей.
– Мама тоже стильна и величественна. Как всегда. Очень рада, что приехала, наконец. Привыкает к дому. Лео отдал ей свой кабинет на первом этаже, а сам уехал на второй. Там ремонт вот только что закончили. До Стасеньки старались успеть.
– Как она?
– Не знаю.
– То есть?
– А то и есть. Не могу понять я её. Она вся сжата в маленький комочек. Иногда даже в глаза не смотрит, как… – Сергей Дмитриевич подыскивал слово.
– Как виноватая? – спокойно помогла ему Кира Михайловна.
– Да. А ты откуда знаешь? Это что? Общий симптом? – Сергей Дмитриевич внимательно посмотрел на бывшую жену.
– Ну, не общий, допустим. Но в некоторых случаях он бывает.
– И что с этим делать?
– А что Лёдик делает?
– Лео? Иногда он ночью выходит к нашему костерку и сидит там почти до утра.
– Они вместе спят?
– Да нет. Лео просто свой диван в спальне поставил. на нём и спит. А что?
– Ничего. Только Лео сможет её постепенно вернуть к жизни, похожей на прежнюю. Похожей. Но не прежней. Если она выдержит, конечно, – Кира Михайловна, опустив глаза, собирала на скатерти невидимые соринки.
– Что выдержит?!
– Как что? Возвращение в чуждый ей мир.
– Почему это – чуждый? Она у нас – самая наша родная девочка.
– А вы у неё? – Кира Михайловна посмотрела на гостя с некоторым удивлением.
– А что мы? Мы верим…
– А я именно об этом и спрашиваю. Вы «верите». А она? Тоже верит?
– Я не понимаю вопроса, Кира.