— Отлично, — ответил он. — Отправьте их в Крич. Я буду руководить комиссией оттуда.
— Хорошо, пошлю сегодня же.
В трубке я услышал шум автомобильного двигателя.
— Вы сейчас за рулем?
— Да, все еще в пути, — ответил он. — Доберусь туда через пару дней и сразу займусь этим делом. Вы можете подтвердить, что не достали обломки?
— Да, обломков нет.
— Очень плохо, — ответил он. — Дело может сильно усложниться, раз придется опираться только на показания регистраторов.
Регистраторы данных в СНУ работали подобно «черным ящикам» в самолетах. У нас было два параметрических самописца — один в Криче, другой — в Джибути, — которые зафиксировали параметры работы двигателя в момент его отказа. По этим данным мы могли точно определить, какой конкретно узел вышел из строя.
— А сюда вы когда прибудете, парни?
— Вообще-то мы не собираемся к вам лететь, — ответил он.
Я недовольно поморщился.
— А стоило бы, наверное, — заметил я. — Вы сможете получить лучшее представление о нашей технике и условиях, в которых мы работаем, если увидите все своими глазами.
— Вероятно, вы правы, но, думаю, мы и в Криче прекрасно справимся.
Когда я положил трубку, то сделал мысленную пометку — внимательно следить за ходом расследования. У меня было плохое предчувствие насчет всей этой истории, и, как вскоре выяснилось, неспроста.
Допросы начальника моей технической бригады следователь использовал для обвинений младших офицеров в непрофессионализме, и это меня раздражало. Я понимал, что этот случай станет для меня серьезной проверкой. Я хотел доказать, что несмотря на произошедшую аварию, технический персонал из Холломана знал свое дело, как мы и заявляли.
Когда во время одной из телеконференций с участием наших авиатехников шло обсуждение неполадок двигателя, установленного на Борт 228, Бригадир услышал, как представитель завода-изготовителя самолета сказал председателю комиссии: «С нашими двигателями все в порядке. Это вина механиков».
Следователь поспешил сделать вывод, что причиной происшествия стала наша ошибка.
— Поймите, ваши парни где-то напортачили, — сказал он мне, когда я обсуждал с ним аварию позднее.
У меня было такое чувство, что из нас пытаются сделать «козлов отпущения».
Когда спустя несколько дней зазвонил телефон, я уже заранее знал, что новости будут плохими. Звонок разбудил меня примерно за два часа до того, как я должен был встать, чтобы заступить на дежурство.
— Полковник Маккерли слушает, — произнес я в трубку, пытаясь продрать заспанные глаза. Я все еще не адаптировался к местному времени, хотя пробыл в Джибути уже почти месяц.
— Сэр, — сказал Зигги. — Мы только что потеряли еще один аппарат.
Я аж застонал. Быстро надел форму и поспешил в наш летный комплекс, пешком отмахав полтора километра.
— Что произошло? — спросил я, зайдя в оперативную палатку.
— Мы сели, но я не смог остановить самолет, — объяснил Зигги. — Он проломил ограждение возле береговой линии.
— Понятно.
Зигги сидел за столом и глядел на членов других экипажей, которые собирали отчетную документацию.
— Я могу чем-нибудь помочь?
— Нет, — сказал я. — Ты пока посиди в стороне. И лучше ни к чему не прикасайся.
Мне не нужны были обвинения в фальсификации отчетных документов напортачившим экипажем. Убедившись, что у оперативного отдела все под контролем, я вышел из палатки и поймал первого попавшегося мне техника.
— Старший на месте происшествия?
— Да, сэр.
— Хорошо, мне нужен транспорт.
В считаные секунды я подкатил к краю взлетно-посадочной полосы. Начальник аэродрома, лейтенант ВМС, отчаянно жестикулируя, орал на группу моих подчиненных. Среди них был Джон.
Позади техников в земляной борозде, тянувшейся метров на двадцать за поваленным забором, лежал «Хищник». Летательный аппарат проскочил между двух прочных столбов, которые, как ножом, срезали ему крылья. На месте происшествия стоял вилочный погрузчик, прибывший, чтобы погрузить разбитый беспилотник на грузовую платформу.
Когда я подошел ближе, лейтенант осыпал ругательствами Джона.
— Доложите ситуацию, — обратился я к Джону, игнорируя лейтенанта.
Джон переключил внимание на меня. Лейтенант побагровел.
— Сэр, мы как раз готовимся к подъему летательного аппарата.
— Очень хорошо, — ответил я. — Но дайте-ка я сначала осмотрю место происшествия.
Я повернулся к лейтенанту:
— Пойдемте со мной.
Это не было приглашением. Это был приказ. Я отвел лейтенанта к его автомобилю, где нас не могли услышать.
— По-моему, вы ведете себя немного грубовато с моими парнями.
— Сэр, — ответил он. — Аэродром закрыли на час. Одному из авиалайнеров пришлось уйти на другой аэродром. Вы не представляете, как сильно на меня давят, чтобы я поскорее навел тут порядок.
У него хватило наглости отчитать старшего сержанта в грубой форме и при этом беззастенчиво лебезить передо мной. Выглядело это жалко.
— Знаете, — сказал я, — пару месяцев назад у нас тут была аварийная посадка на брюхо.
У одного из наших летательных аппаратов заклинила стойка шасси в колесной нише. Экипаж посадил «Хищника», пустив того в скольжение по ВПП прямо на брюхе.
— Да, сэр.